Читаем Помутнение полностью

1. Смех один. История такая: в октябре 2013 года я перелез через ограждение пешеходного моста. В Ельце было. Я отсюда и пишу. Здесь течет река, Сосна, и через нее этот мост – Каракумовский. Метров пятнадцать в высоту. Ограждение увешано замками «Оля+Егор», «Дима и Таня», в таком духе. То есть было увешано. Как сейчас – не знаю. Надо будет сходить, посмотреть. Помню, что спиливали. На той неделе проходил, но без внимания. Я через него тогда перелез, десять лет назад. Оно еще высокое, и перила узкие – или я так запомнил, как будто ботинки не пролезали. Как-то перелез. Стоял. Не помню, что думал. Прыгать вообще не было мысли. Это спонтанно вышло. Шел и решил перелезть. Что думал, не помню, но помню, что ничего не чувствовал – ни тогда, на мосту, ни месяц до этого. Даже, наверное, с лета. В начале года у моей матери нашли рак. Мне было семнадцать. В новогодние праздники, сразу после 31 декабря, мать положили в больницу. У нее были сильные непонятные боли в животе. Увезли на скорой в старую больницу на центральной улице, Коммунаров, тут недалеко, и я к ней бегал, а отец вообще от нее не отходил, и боли были прям страшные. Ее, кажется, сразу разрезали, в январе, и все узнали, но мне говорить не стали. Потом, когда выписали, она сколько-то дней лежала, и ко мне подошла сестра: иди к матери, хочет что-то сказать, я пришел – рак по женской части. Помню, долго сидел лицом в стол в дальней комнате. Потом лечение – консилиумы, химиотерапия. Онкологического центра у нас нет, в Ельце, и отец по несколько раз в месяц возил ее в Липецк, 85 км. Тогда было много эмоций, это зима, весна. А летом вообще перестал что-либо чувствовать. Помню, часто катался на автобусе по первому маршруту – от детской поликлиники, где наш дом, до набережной. Там выходил, переходил мост и садился опять на единичку в обратную сторону. Такой был досуг. Смотрел на людей, на девушек. Старался влюбиться. В автобусах ведь легче всего влюбляется. Особенно в маленьких городах. Да, такой досуг. Я никогда не знакомился, даже не смотрел особо пристально. Влюблялся на несколько остановок и все, а теперь не получалось, и я перелез через ограждение. Сейчас думаю, все-таки хотел, чтобы меня пожалели. Был Саша, друг. Перелез, может, чтобы написать ему потом как-нибудь небрежно, между делом, что вот, перелез через ограждение. Не то что утопиться – это бы не вышло, там, где мост, мелко, камни. Переломал бы ноги и верещал потом снизу. Получается, не утопиться, но зачем-то перелез. Чем-то хотелось обозначить, как мне, но не писать прямо, не жаловаться, а историю с мостом подать как анекдот, цинично как-нибудь. Случилось поздно вечером. В памяти – ночь, но такого не может быть: обратно тоже ехал на автобусе. Просто темно, город нелюдный, машин к десятому часу немного. Как будто ночь. Перелез. Стоял какое-то время. Окликнули. С той стороны, откуда пришел, где остановка. Вывернул голову – сначала никого не увидел, глаза еще слезятся от ветра, и потом фигура. Не бежит, идет, но в темпе. Я быстрее обратно, трясусь, у меня слезы от страха. Куртка за что-то зацепилась, перевалился, упал на мокрое. Пустил в штаны немного. Так бывает. Этот уже бежит или быстро идет, я от него, ноги еще какие-то ватные. Там спуск в скверик – я мимо лестницы – наискосок по склону. Как не убился, не знаю. Нырнул в посадки. Там тенистый такой пятачок. Он не стал спускаться. Что-то еще крикнул, смотрю – обратно пошел. Думаю, ну, пронесло. Хотя не знаю, что несся. Чего бы он со мной сделал? Измордовал? Спас, а потом измордовал? Ну, спасибо. Посидел еще и пошел на остановку, которая с этой стороны. Их тут две рядом. Одна совсем у моста, другая подальше, но не сильно, где четырнадцатый корпус университета нашего, Бунинского, я там сажусь. Дотопал. На остановке девушки и я с обоссанной штаниной. Встал сбоку, чтобы не видели. Подъезжает жигуль, тормозит напротив, прям в этом автобусном пазу, и там двое, мальчики: вам куда, девчат, – в таком стиле. Эти в жигуль не хотят, но слышно, вежливые: нет, спасибо, сами. Думаю, поломаются и сядут, и мне хорошо, сяду на лавочку, но не, не хотят и говорят в том смысле, что, ну, поезжайте. Эти наконец поняли, что не рыбалка, сдались мальчики, а машина не заводится, и стоят в пазу. И девушки посмеиваются там между собой. Сейчас автобус приедет. Долго заводились, потом плюнули, вылезли, оттолкали машину от остановки. Ушли. Туда, в сторону моста. Униженные и невеселые. Пришла буханка, не моя, девушки сели и уехали. Одной из них спустя восемь лет я сделаю предложение. В сетевой пиццерии на центральной площади. Пока она будет в туалете, я положу кольцо под кусок пиццы. Вернется, я заговорю про нашего общего знакомого, который недавно сделал предложение своей, но как-то тупо, без выдумки, а надо было так: разверну пиццу к ней, подниму кусок, как крышку, типа футляр. Выйдешь за меня? И я как-то не учту, что пиццу подадут не сухую, что под ней будут пятна жирные и в целом вид не очень, но ладно. Мы живем не в идеальном мире. Она не скажет «да», но кольцо наденет. Потом все-таки скажет, но кольцо носить не будет. Когда я расскажу ей эту историю с остановкой, еще до предложения, она скажет, что с ней был похожий случай, и расскажет ту же самую историю, и потом будет думать, что уже когда-то рассказывала ее мне, и я себя туда приплел, не поверит мне. Она училась там, на дизайнерском, это как раз четырнадцатый корпус. В начале 23-го года мы расстанемся. Она так и будет думать, что я все выдумал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии