Помутнение

Я помню еще: когда мы прощались, Вика меня обняла. Я никогда особенно не любила объятия. Я совсем их разлюбила, когда меня хватали сзади и сдавливали так, что я не могла дышать и у меня хрустели кости. В этом не было ничего романтичного, как можно было бы подумать. Это случалось каждый раз, когда я что-то делала не так или похоже было, что я что-то делала не так. Или я могла сделать что-то не так, и нужно было этого не допустить. Одна из наших первых – и редких – совместных фотографий как раз на тему: мы на каком-то празднике, кажется, на дне рождения, я смотрю в камеру глупыми перепуганными глазами, потому что не ожидала, что Саша подкрадется сзади и обнимет меня, хрустнет мной хорошенько, так, чтобы было слышно. Я почти стала отбиваться. Он извинился. Конечно, он делал так снова, просто больше не извинялся. Как и за все остальное.

Я думаю, я надеялась, что когда-нибудь он меня просто раздавит.

Это вряд ли могло случиться во время секса, потому что за полтора года в браке его почти не было. Честно говоря, я не знаю, что делала бы, если бы он был. Пока мы встречались, это происходило не слишком часто, и я списывала все на свой и его темперамент (как будто забыв о том, что эта часть жизни меня всегда интересовала). Честно говоря, это никогда не было особенно хорошо, и здесь я почему-то опять себе не доверяла – снова в голову лезло что-то о притирке, о важности диалога, о том, что нередко у людей получается не сразу.

Я всегда искала аргументы против себя и всегда их находила.

(Сейчас я очень хочу иметь возможность встать и уйти в туалет, на кухню, куда угодно, чтобы прервать этот поток мыслей, чтобы сбежать физически. Я бы вышла на улицу, и черт с ним, что сейчас ночь. Когда я поворачиваюсь на бок, я понимаю, что меня вырвет, поэтому перестаю переворачиваться. Мне нужно дослушать свой приговор.)

Я вспомнила о сексе главным образом потому, что зачем-то попыталась переспать с Сашей накануне. Тогда я уже знала, что это глупо и не сработает, что никакие мои научные изыскания, ничьи исследования, ничья жизненная мудрость уже не могут меня оправдать. Я знала и все равно надеялась на чудо: мне казалось, что нужно было что-то сделать, а все другое я уже делала. Мне сейчас очень стыдно думать о том, что я читала книги про неудачные браки за себя и за него, что я старалась поддерживать, потом старалась не реагировать, потом сдалась.

Хуже было то, что после того как меня предсказуемо отчитали и оттолкнули, я тут же – тут же! – выпалила, что хочу развестись, потому что это не жизнь, а существование, потому что он не уважает меня, а я не уважаю его, и ничего из этого не похоже на первые месяцы нашего знакомства, и я понимаю, что не все у людей бывает гладко, но ведь и не должно быть все настолько плохо, что тебе хочется выпрыгнуть из окна.

Я узнала, что я истеричка, нимфоманка, что, должно быть, я уже сплю с кем-то из его друзей, потому что с кем-то же я должна была спать все это время. Я спросила, с кем по этой логике спит он сам, хотя ответ мне был неинтересен – мне опять стало холодно, гадко и никак. Это было как будто захлопнуть ключи внутри дома, стоя перед ним зимой босиком и без пальто, и разговаривать с дверью, зная, что внутри никого нет, что внутри, вполне возможно, нет даже ключей, которые ты там оставила.

(Разумеется, Саша ни с кем не спал. Это не был его метод. Пожалуй, если бы это происходило, многие вещи были бы гораздо проще.)

Он много чего сказал, впрочем, ничего нового. И сделал то же самое, что делал обычно, – ушел, хлопнув дверью.

Два года я фоном проигрываю в голове то, что произошло дальше, боясь, что детали начнут стираться, что я начну что-то забывать или передергивать. Мне, впрочем, не нужно прилагать никаких усилий – я все прекрасно помню, поскольку этот фильм регулярно крутится в моей голове, можно сказать, в прайм-тайм. Я могу цитировать его наизусть.

Я сидела на диване, думая, что мне мешает просто собрать вещи и уйти – да, это же моя квартира! – что мне мешает просто собрать его вещи и остаться. Скорее всего, это была бы обыкновенная ночь. Скорее всего, количество таких дней и ночей когда-то перетекло бы в качество. Через полгода или год. Я не думаю, что мы могли бы разойтись с миром – я много раз слышала, что Саша говорил о людях, которые внезапно перестали быть его друзьями, и сначала меня это искренне расстраивало и заставляло ему сочувствовать, но чисто статистически это не могли быть вообще все наши общие знакомые. А это были вообще все наши знакомые.

Поэтому двое суток спустя я искренне не знала, сколько людей мне ждать на похоронах. Родители по своему обыкновению не брали трубку. Я написала им сообщение. Они ответили на следующий день, мама даже позвонила и почему-то расплакалась. Мне казалось, что она плачет о чем-то своем.