Помутнение

Она сочла необходимым появиться в квартире, купить для него мини-пончиков – ей так захотелось. Ее желания были порождением воли Столарски, так что она могла выдавать себя за его обиженную рабыню. Они представляли собой идеальную пару партнеров.

Если болезнь и унижение освободили Бруно от всех обязательств, то начало этому освобождению было положено именно сейчас. Похоже, Тира и это поняла. Она сдернула ключ с кольца и вложила ему в ладонь.

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Ты знаешь, как меня найти? – спросила она тихо.

– У меня есть телефон. – Но его гордость стоила так же дешево, как и его нынешняя одежда. Он понятия не имел, продолжает ли Эдгар Фальк оплачивать его мобильный. Тоненькая ниточка, все еще связывавшая Бруно с большим миром, крепко держала его на привязи у старых обязательств. Правда, он так и не проверил, звонила ли Мэдхен еще раз. Наверное, ее тоже следует оставить в прошлом, как и все, что случилось с ним в Европе. Какая же свобода ему нужна, в его нынешнем положении? Непонятно. Кроме одного: он освободился от Тиры Харпаз, прежде чем купиться на ее жалость.

Бруно положил ключ в карман. Они стояли молча, пока он не произнес:

– Мне проводить тебя до машины?

Вечный пленник учтивости.

Но теперь была ее очередь огрызнуться.

– Стоянка всего в квартале отсюда.

– Ну конечно.

Он вернулся в «Джек Лондон» и почти сразу же провалился в глубокий сон без сновидений.

* * *

Он проснулся в темноте, комната была освещена лишь луной, висящей над внутренним двором, и тусклым сиянием экрана смартфона, на котором светящиеся цифры насмешливо сообщали о времени. С трех до пяти он неподвижно пролежал на складной кровати, ради эксперимента передвигая мутное пятно по широкому белому полю потолка. В шесть рассвело, и он решил выпить апельсинового сока и поесть мини-пончиков. В семь он спустился по лестнице вниз и, выйдя из подъезда, прошел мимо парня, поливающего из шланга тротуар перед магазином «Амеба мьюзик», и увидел, что кафе «Медитерранеум» только открылось. Он с удовольствием заглотнул залпом латте из тяжелой стеклянной кружки, чьи стенки были покрыты сотнями царапинок, оставленных клиентами за несколько десятилетий.

Проходя мимо закрытой книжной лавки, он выудил из стоящей на пороге коробки книжку в бумажной обложке, оставленную здесь, верно, каким-то покупателем. Пожертвование, не иначе. Книжка оказалась боевиком. Он отправился на территорию кампуса Беркли и, сев на траву, стал рассеянно читать, то и дело отрываясь поглазеть на студентов, потом книга ему наскучила, и он оставил ее на низкой бетонной стене. Он лениво зашагал к Нортсайду, туда, где начиналась Юклид-стрит и, извиваясь, убегала к дальним холмам, потом вернулся, решив там не светиться. В своем нынешнем виде он лучше вписывался в Телеграф-авеню. Дойдя до кампуса, он забежал в спортивный магазин и, чтобы нанести завершающий мазок на своем портрете, купил за пятнадцать долларов кеды, надел их в примерочной, а выходные туфли убрал в пакет.

Телеграф-авеню в этот ранний час вновь выглядела безобидной, точно беззубая псина, как накануне, когда Столарски довез его сюда и оставил на тротуаре перед «Зодиаком». Птицы пели в кронах деревьев, щенки на поводках лизали грязные ногти своих хозяев в поисках липких остатков хумуса или спокойно дремали на асфальте. Казавшийся вчера вечером гигантским, трехэтажный магазин при дневном свете как-то съежился, а «Зомби», без лазерных лучей и очереди у входа, производил впечатление архитектурного дурачества. Тем не менее он уважил просьбу Тиры, хотя ему страшно захотелось чего-то мясного, с дымком, потому что этот аромат преследовал его, кажется, целую вечность. И в тот самый момент, когда Бруно остро почувствовал голод, он оказался на углу Баудич-стрит. И сразу увидел вывеску «Слайдеры Кропоткина». Кафешка располагалась в помещении, смахивающем на большой стенной шкаф. Все поверхности в помещении – прилавок, высокие табуреты, полочка с бутылками кетчупа, горчицы и желто-зеленого соуса – были заляпаны маслянистыми потеками и кляксами, хотя стальной лист, на котором обжаривались бургеры, размещался у дальней стены с большим зеркалом, которому на вид было лет сто и которое тоже было все заляпано жирными каплями, летевшими от скворчащих котлеток. Панорамное окно, которое должно было пропускать внутрь дневной свет и из которого должен был открываться красивый вид на улицу, было плотно увешано приклеенными скотчем листовками и объявлениями, написанными от руки или напечатанными на пишущей машинке и потом кое-как ксерокопированными, как будто оригиналы этих посланий были утрачены. Бруно не удосужился прочитать ни слова в этих листках, явно написанных людьми, помешанными на магии и мистике.