Подойдя к рядам вешалок с черными, мало похожими на спортивные, полиэстеровыми костюмами – на штанинах хоть и отсутствовали банальные полоски, все же была вышита надпись курсивом «Голден Стейт Уорриорз»[36], – Бруно занял место у окна, откуда просматривалась вся Телеграф-авеню до ворот Сейзера, где виднелись церковные колокольни и скудно заросшие желтоватые холмы. А еще дальше, уже вне его поля зрения, располагался район Нортсайд, Юклид-авеню и ресторанчики в «Гетто гурманов». В этом пейзаже, если покопаться, Бруно мог бы обнаружить затаившиеся воспоминания – о первых выкуренных сигаретах и сексуальных подвигах, но все они были где-то далеко, плотно запечатаны за стеклом, а здесь, по эту сторону окна, его окружали чудовищные образцы одежды и пресный музон – монотонные вериги сегодняшней жизни, служащие доказательством не только того, что Бруно умирает, но и что он может это сделать в умилительно-розовой или ядовито-зеленой футболке с надписью вроде «Марилизуйте легахуану» или «Айда на пьянку-гулянку!».
Ощущал ли Бруно себя здесь по-настоящему несчастным? Вряд ли. Опухоль, мстительно взбухающая позади его лица, затмила это тщеславное чувство. Поэтому не все ли равно, что ему тут было не по себе. Ничего в магазине Столарски не могло показаться ему более оскорбительным, чем то, что он мог бы увидеть сегодня по телевизору в отеле, перебирая тысячу каналов. «Зодиак-медиа» никоим образом не осквернял лелеемый в душе образ Беркли, которого у Бруно попросту не было. Телеграф-авеню ничуть не изменилась – такая же запруженная машинами и людьми, такая же непристойная, вечно теряющая былую славу, которую Бруно уже не застал, а если бы и застал, не стал бы ею упиваться.
Он наконец нашел понравившуюся ему футболку, угольно-серого оттенка, с напечатанным на ткани невнятным бело-красно-бронзовым логотипом. На майке был изображен бородатый мужчина средних лет с удрученным выражением лица и чуть улыбающимся ртом, а внизу стояло одно слово «ДЕРЖИСЬ». Буквы казались выгравированными – как на американских банкнотах. Затерявшаяся среди футболок флуоресцентно-пастельных расцветок с бессмысленными или оскорбительными надписями или эмблемами калифорнийских спортивных клубов, футболка с призывом «ДЕРЖИСЬ», казалось, предлагала незаурядный способ выживания. Бруно, не раздумывая, предпочел ее всем прочим товарам в коллекции Столарски, причем набрал целый ворох таких маек: четыре размера L и две – M. К ним он добавил толстовку на молнии и с капюшоном, хотя в его нынешнем положении едва ли стоило ограничивать периферическое зрение.
– Вам эта понравилась? – спросила Бет, просканировав шесть футболок и сложив их в пакет, куда отправились толстовка и выбранные им штаны, носки и шорты. Девушка явно сочла Бруно занятным чуваком, который тяжкой обузой повис на шее у ее малоприятного работодателя. Решение Столарски не сопровождать Бруно во время шопинга теперь выглядело милосердным.
– Да, понравилась, – Бруно упрятал юную лесбиянку за мутное пятно и в попытке сохранить остатки собственного достоинства скроил притворную улыбку в ответ на ее снисходительное замечание.
– Еще кое-что, – продолжал он. – У вас в магазине случайно не продается зарядный кабель к такому телефону?
– Отдел аксессуаров внизу. Это другая касса, другой учет. Я им эсэмэсну, попрошу обслужить вас.
– Спасибо!
Апартаменты «Джек Лондон» располагались в здании, мимо которого он наверняка много раз ходил в стародавнюю пору детства, но не обращал внимания: многоэтажка довоенной постройки, обложенная коричневыми панелями по фасаду, с деревянным лифтом. Но он не поехал на лифте, а поднялся по скрипучим ступеням на второй этаж, нашел там пустующую квартиру 25 – студию с холодными деревянными полами и обещанной складной кроватью, которая днем убиралась в стену. Закрыв за собой дверь, Бруно поставил на пол чемоданчик с комплектом для триктрака и яркий пакет с одеждой из «Зодиак-медиа». Он достал только зарядный кабель, вынул его из пластиковой коробки и, подключив к смартфону, сунул вилку в стенной штепсель. На свою новую одежду он еще не мог смотреть, не привык пока.