– Я была там, когда вы заболели, но не могла говорить, – продолжала она. Он не вполне понял смысл сказанного – наверное, Мэдхен не слишком хорошо владела английским. Но упоминание о болезни его смутило. Если только она не приходила в клинику – но когда и как?
Секундного размышления ему хватило, чтобы разгадать эту загадку. Мэдхен пересекла Ванзее на пароме вовсе не для того, чтобы нянчить малолетнюю племянницу. Она приехала в Кладов работать – сыграть роль прислуги у Вольфа-Дирка Кёлера, таинственной женщины в маске и с голым задом. Тут к Бруно наклонилась стюардесса и попросила выключить смартфон, отчего он не разобрал последних слов голосового сообщения.
Когда самолет пошел на снижение перед аэропортом Схипхол и в иллюминаторе показались пригороды Амстердама, Бруно сыграл в привычную игру при посадке, в тайный поединок с самим собой: заметить первую человеческую фигуру до того, как самолет причалит к своему рукаву. Зримое свидетельство того, что в мире, куда прибыл самолет, человеческая жизнь не исчезла за время полета. Это было непросто даже в самых благоприятных условиях, что уж говорить сейчас, когда мутное пятно так исказило его зрение. Увидеть мчащийся вдали грузовик на грунтовке между вспаханными полями – это не редкость, но это можно исключить – где гарантия, что этот грузовик не управляется дистанционно?
Как выяснилось, человеческих существ было раз-два и обчелся: они, по всей видимости, сидели по домам: ну вот, качни глыбу мира, и муравьи отказываются вылезать из своих муравейников. Совершая посадки в разных городах, Бруно чаще проигрывал в эту игру. Сегодня, буквально в последнюю секунду перед тем, как самолет уже пролетал над оградой летного поля, из темного зева гигантского ангара на погрузочной платформе, возле которой скопилась по меньшей мере сотня грузовиков, показался силуэт. Мужчина. Наверное, вышел покурить. Бруно прильнул к иллюминатору и стал вертеть головой, чтобы сместить мутное пятно, мешающее разглядеть фигуру.
Мужчина задрал голову, когда тень от лайнера пересекла бетонную площадку перед ним. Он был рослый – и в смокинге. Такое возможно?
Когда самолет вырулил на перрон, а старший бортпроводник разрешил включить гаджеты и сотня сотовых вмиг ожила, Бруно вновь попытался прослушать сообщение немецкой проститутки, но батарея опять села.
II
Океан Бруно пересек, сидя в середине ряда. Он уснул, не снимая ботинок, прижав к груди чемоданчик, и, когда ненадолго просыпался, все ломал голову, как бы засунуть его под впереди стоящее кресло. Его охватила неодолимая усталость – отложенная расплата за все недавние муки. Обед он проспал. Какое бы там мясо ни запекали – судя по запаху, его пронесли из берлинского самолета через весь аэропорт и загрузили в трансатлантический лайнер.
К тому моменту, как стюардесса его растолкала, самолет уже опустел. Наверное, она неоднократно пыталась его разбудить во время полета. Сочащаяся изо рта слюна замочила ему подбородок и весь воротничок рубашки, а губы и веки казались намертво склеенными. Самолет так долго летел в кромешной тьме, что ее хватило бы на несколько ночей, но теперь, когда шторки на иллюминаторах были подняты, темноту в салоне рассек, словно острым скальпелем, солнечный калифорнийский день. Стюардесса вложила карту прибытия между его рукавом и чемоданчиком, хотя всем своим поведением он лишил себя права прибыть в этот или любой другой город. Стоя последним в очереди на пограничный контроль, Бруно торопливо заполнил иммиграционную анкету позаимствованной ручкой, то и дело облизывая пересохшие губы и пытаясь сглотнуть тугой комок в горле. По числу плакатиков с различными предупреждениями и инструкциями эти ворота в страну не могли сравниться ни с одним другим аэропортом Европы, Сингапура или Абу-Даби. Он тщетно старался припомнить, щеголяли ли Соединенные Штаты столь же беззастенчиво регалиями полицейского государства в его прошлый приезд, но это было очень давно. В любом случае никто не обратил на него ни малейшего внимания. Строгий костюм могли воспринять как гарантию его безобидности – ну кто бы прилетел в страну с целью провернуть мошенническую операцию в столь эксцентричном наряде? А может быть, просто его мутное пятно разрослось до таких размеров, что стало его плащом-невидимкой?