Помни Рубена

Наконец, протирая заспанные глаза, появился Дессалин. У него не было времени одеться, но он успел прихватить с собой рубашку, брюки и парусиновые туфли. Это был высокий, стройный и мускулистый парень с очень темной кожей, насколько можно было судить при свете керосинового фонаря, теперь полыхавшего в полную силу. Он двинулся в ту комнату, где ораторствовал Жан-Луи; за ним тотчас последовали все остальные; в дверях образовалась давка, и в конце концов большинство парней было вынуждено остаться снаружи. Дессалин, судя по всему, был тугодум. Казалось, он с трудом приходит в себя после некстати оборванного сна. Его долго искали, прежде чем удалось вспомнить, что этот неутомимый активист, стоявший, как утверждали, во главе одной из групп бандазало, в которую входили лицеисты и колейские сапаки, укрывается в дальних корпусах, когда ему нужно как следует отоспаться после многих бессонных ночей. Хорошо зная Жана-Луи, но боясь ввязываться в несвоевременное и сомнительное предприятие, которое в конце концов могло оказаться провокацией, Дессалин решил заручиться необходимыми гарантиями и с этой целью подверг троих друзей нескончаемому допросу, который только подогрел нетерпение тех, кто уже был убежден, что Рубену и в самом деле угрожает смерть.

Слушая друзей, Дессалин успел одеться и обуться и стоял теперь в нерешительности, не сводя вопрошающего взгляда с Жана-Луи, словно умолял этого повесу и болтуна отречься от своих слов, признаться, что он выдумал всю эту чудовищную историю смеха ради.

— Дессалин! Дессалин! — кричали вокруг — так идолопоклонники взывают к своему божеству, так партизаны выкрикивают пароль.

Почему Дессалин? — спрашивал себя Мор-Замба. Это наверняка подпольная кличка, но что она означает? Находясь среди образованных людей, он часто втайне сожалел о своем невежестве, но никогда еще сожаление это не было таким жгучим, как теперь.

— Ладно! — решился вдруг Дессалин. — Пошли!

«Ах!» — облегченно вздохнула толпа и пришла в движение. Шагая во главе колонны, Дессалин направился сначала к Высшей сельскохозяйственной школе, расположенной по соседству со студенческим городком. Она была обнесена деревянным забором. Когда Дессалин обратился к сторожу, заодно исполнявшему обязанности вахтера, тот крикнул, что у них свои порядки, не такие, как в Коллеже, и что все тут давным-давно спят. Дессалин настаивал на своем, повысил голос; толпа лицеистов, сбившаяся за спиной вожака, подбадривала его криками. Из темноты донеслось грозное рычание, на минуту охладившее пыл юных бунтовщиков: судя по всему, пес был громадным. Затем кто-то принялся успокаивать рассвирепевшее животное: «Лежать, Барка, лежать!» В стоявшем чуть на отлете доме директора скрипнула и распахнулась дверь. Перебранка между Дессалином и сторожем разгорелась с новой силой.

Директор Высшей сельскохозяйственной школы, господин Рондо, атлетически сложенный молодой человек в пижаме, стремительно сбежал с крыльца и подошел к Дессалину. Они обменялись несколькими словами, в которых, как показалось Мор-Замбе, наблюдавшему за этой сценой издалека, не чувствовалось ни особой любезности, ни открытой вражды. Было похоже на то, что Дессалин не упрашивает директора, а просто-напросто объясняет, что ему во что бы то ни стало нужно повидаться со своими друзьями из Сельскохозяйственной школы. В конце концов директор согласился пропустить его за ограду.

Этот человек был довольно загадочной личностью. Даже после того, как ему пришлось покинуть колонию и спешно вернуться в Европу, никому так и не удалось разобраться, к какому лагерю он принадлежал, а ведь в те годы такая неопределенность была немыслимой для белого. В этом месте своего рассказа Мор-Замба не упускает случая описать этого странного человека поподробнее. По его словам, он, разумеется, не был против нас, но и за нас открыто не выступал. Будь он нашим врагом, он непременно погубил бы Дессалина вскоре после всей этой истории: ему достаточно было сказать, что в ту ночь Дессалин с подозрительной настойчивостью просил пропустить его на территорию Сельскохозяйственной школы, чтобы повидать своих друзей рубенистов. Мог он и добавить, что, несмотря на поздний час, он видел у ворот вверенного ему заведения возбужденную толпу студентов, которые подбадривали Дессалина криками. После таких показаний любой судья не колеблясь отправил бы Дессалина и его друзей на скамью подсудимых. Однако господин Рондо, привлеченный к процессу в качестве свидетеля, предпочел обо всем этом умолчать.