Помни Рубена

И когда тот кивнул: знаю, мол, кто не знает Рубена в Кола-Коле, Жонглер помог ему взобраться к себе на плечи, и Жан-Луи, склонив голову набок, приник к широкой щели, зиявшей там, где на кирпичную стену опирался грубо сбитый остов крыши. При свете стоявшей на полу керосиновой лампы он увидел Рубена, которого по очереди избивали трое татуированных охранников, орудуя ротанговой тростью, увесистой, как дубина, и хлесткой, как плеть. Его уложили на пол ничком, обнажив спину и зад для ударов; когда он, истерзанный болью, пытался перевернуться на бок или закрыться рукой, охранники давили ему пальцы тяжелыми башмаками; иногда один из сарингала, отбросив трость, вскакивал ему на спину и с остервенением топтал пленника.

Мор-Замба, взобравшийся на плечи Жонглера после Жана-Луи, увидел на лице Рубена явные следы пыток: скулы профсоюзного вожака опухли и кровоточили, но в остекленевших глазах не было слез; время от времени он обводил комнату угасающим взглядом, словно силясь рассмотреть надвигавшуюся на него смерть, а потом морщил лоб и страдальчески закусывал губы в ожидании очередного удара. Мор-Замба утверждает, что лицо мученика, превратившееся в подобие чудовищной маски, до сих пор у него перед глазами и, наверно, вовеки не изгладится из памяти. Он еле сдерживался, чтобы не броситься в одиночку на помощь Рубену, и поэтому было решено покинуть школьный городок, спуститься вниз по тропинке, пересекавшей пустыри, и отправиться за помощью в коллеж Братства.

— Веди нас в коллеж, — сказал Мор-Кинда Жану-Луи. — Ты там свой человек. Мы расскажем, что здесь происходит, говорят, что тамошние ребята преданы Руб'ену, что среди них есть даже настоящие бандазало, вот и посмотрим, что они решат.

Коллеж Братства, недавно возведенный в ранг лицея, первого в колонии, но по старой памяти называвшийся коллежем, находился всего в каком-нибудь километре от школьного городка. Напротив учебных корпусов, в этот час уже закрытых, располагались общежития для африканцев — крытые черепицей кирпичные домики, приземистые и хлипкие, как солдатские казармы. Они выстроились в несколько рядов вдоль дороги вокруг пологого двора. Воспитанники помоложе занимали задние корпуса, старшие жили ближе к дороге, и, хотя время было позднее, многие из них еще не легли спать. Вопреки распорядку в двух комнатах еще горели керосиновые фонари, хотя и с сильно прикрученными фитилями; при их свете в окнах мелькали фигуры полураздетых юношей. Обитатели одной из комнат танцевали под гитару, на которой наигрывал парень, в одних трусах восседавший на спинке железной кровати и явно кичившийся своими музыкальными успехами. Общежитие не было ничем отгорожено от внешнего мира, так что в<х: питанники, задержавшиеся в предместье, могли свободно проходить в свои корпуса. Пользуясь этой свободой, трое друзей вошли в комнату, откуда доносилась музыка. Жана-Луи тотчас узнали и встретили хором восторженных приветствий и поздравлений, смысл которых остался для его спутников неясным. Никого не удивило, что он явился в столь поздний час, вероятно, от него здесь привыкли ожидать чего угодно.

— Скажи им сразу, — посоветовал Мор-Кинда.

— А что случилось? — заволновались воспитанники, заинтригованные смятением, написанным на лицах гостей.

— Рубен попал в лапы врагов.

— Что ты там болтаешь? — зашумели пансионеры, обступив Жана-Луи. — Объясни как следует. Какой Рубен? Профсоюзный вожак?

Вскоре они разбились на три группы, чтобы дать каждому из трех друзей возможность как можно более кратко и толково изложить им суть дела. Жан-Луи остался в комнате и продолжал начатые объяснения, а Мор-Кинду вывели за руку во двор, где, окруженный толпой лицеистов, к которой все время присоединялись новые слушатели, он принялся, помогая себе жестами, взволнованно описывать виденную им жуткую сцену. Что же касается Мор-Замбы, то все его незатейливое, но убедительное красноречие взывало прежде всего к действию; он ограничивался тем, что бессвязно повторял, еле сдерживая рыдания:

— Нужно что-то делать… сейчас же… иначе они убьют его…

И тут из толпы, сгрудившейся вокруг Мор-Замбы и заполнившей дворик между корпусами полуночников, внезапно раздалось имя человека, которому суждено было через несколько лет преобразить облик колонии. Его выкрикнул один из парней, задетый, видимо, за живое настойчивыми призывами косноязычного оратора:

— Дессалин! Где Дессалин? Позовите Дессалина!

Разбуженные суматохой, царившей в ближних корпусах, отовсюду сбегались пансионеры — кто в пижаме, кто в трусах, кто в набедренной повязке. Самые младшие, жившие в глубине городка, проснулись и ринулись в сторону дороги как раз в тот момент, когда их старшие товарищи, уразумев наконец всю серьезность происходящего, начали расходиться по своим комнатам, чтобы наскоро одеться и быть готовыми к дальнейшим событиям. Из бушевавшей толпы доносились яростные крики:

— Рубен в лапах врагов! Ах, мерзавец Сандринелли, это он во всем виноват!