Помни Рубена

Пока они предавались этому успокоительному занятию, добрый старец организовал в Экумдуме заговор, который должен был не только облегчить обоим друзьям их нелегкое предприятие, но и почти насильно примирить их с поселком, от которого они были незаметно отделены все возраставшим отчуждением. Опорой этого заговора стали наши женщины, особенно самые молодые. Сердобольный старик обрел поистине чудесную подмогу, обратившись к исконным хранительницам мира и согласия в нашей общине. Их рвение в этом деле оказалось поразительным: они берегли тайну так строго, что не просочилось ни единого слуха относительно бесчисленных приготовлений, необходимых для осуществления этого замысла.

Тем временем оба друга, завороженные успехом своего дела и опьяненные гордостью, до такой степени отрешились от внешнего мира, что забыли про обычай, согласно которому обмазка стен превращается в праздник и торжественный обряд; не думали они и о тяжести этой работы, непосильной для двух человек, каковы бы ни были их сила и упорство.

В тот год сезон дождей запаздывал. Но после первой же грозы, разразившейся незадолго до заката, жители Экумдума увидели лихорадочную деятельность двух друзей, не оставлявшую сомнений в том, что они намерены воспользоваться последствиями первого ливня для изготовления глиняной массы и обмазки стен. Одной из лазутчиц доброго старика удалось расспросить мать Абены, доподлинно знавшую обо всех замыслах обоих друзей со слов сына, который ничего от нее не скрывал, и та подтвердила это предположение.

На следующую ночь после первой грозы, как бы стремясь наверстать упущенное, затяжной ливень обрушился на поселок и, ненадолго утихнув к рассвету, продолжался потом весь день.

Друзья ждали дождя каждую ночь, и потому он не застал их врасплох. Они поднялись пораньше, чтобы вырыть две ямы, набросать в них рыхлой глины, размять ее ногами и хорошенько вымесить, а потом перенести к стенам, состоящим из переплетения бамбука со столбами, между которыми оставались щели. Их-то и предстояло сверху донизу заполнить глиняной массой.

Именно этот момент и выбрал добрый старец для осуществления своего с таким тщанием подготовленного замысла. На друзей внезапно налетела настоящая орда женщин: они галдели, хохотали, толкались, пели, махали руками, черпали пригоршнями глину, передавали стоявшим вдоль стен товаркам, которые тотчас ловко залепляли ею щели; выкапывали глину, лили воду, размешивали раствор, метались взад и вперед, отнимали у юношей ведра и лопаты, грозились пришибить их.

Зрелище было настолько трогательным, что у Мор-Замбы и сердобольного старца на глаза навернулись слезы, а Абена, чьи попытки сопротивления были сломлены захватчицами, пребывал в замешательстве, несмотря на то что его мать, подоспевшая к самому началу столпотворения, отозвала его в сторонку, чтобы утешить и объяснить, что глупо отказываться от подмоги, без которой ни ему, ни его другу никогда не удастся довести до конца это дело, которое и среди взрослых мужчин слывет одним из самых трудных.

— Тут радоваться нужно, а не вешать нос! — убеждала сына эта достойная всяческого восхищения женщина.

— Вот я и радуюсь, мама, — отвечал Абена тоном, который находился в явном противоречии со смыслом его слов.

— Да неужели? Что-то по тебе этого не видно, — укоряла его мать.

— Что же мне, на голове, что ли, ходить из-за этого? — оправдывался сын.

Позднее в этот день обнаружились новые и неожиданные подробности заговора. В час первой трапезы на стройке появились экумдумские девушки, которым наконец представилась возможность выказать свои успехи в кулинарном искусстве. Обилие и разнообразие принесенных ими блюд пришлось по вкусу проголодавшимся добровольным строительницам. А в конце дня девушки по-настоящему блеснули всеми своими талантами и устроили старшим сестрам и матерям настоящий пир. Между тем, когда усталость, подкравшаяся к труженицам за несколько часов до заката, ослабила их неистовый порыв, добрый старец привел на стройку певиц, приглашенных с другого конца поселка, из той части Экумдума, что граничила с дальней резиденцией вождя. Они давно были наготове, но до поры до времени держались в стороне.

Они явились, но без музыкантов, которые обычно аккомпанировали им, когда они плясали во дворце вождя, ибо старец не хотел, чтобы в это дело вмешивались мужчины. Однако, увидев, что они остались без сопровождения оркестра, мы, жители главной улицы Экумдума, выходившей на шоссе, не раздумывая, поспешили к ним на выручку со своими тамтамами — инструментами, разумеется, не особенно мелодичными, но зато задорными и веселыми. В то же время большинство наших юношей получили, таким образом, возможность хоть как-то искупить свою вину: они выделывали подлинные чудеса на тамтамах, выказывая хоть и запоздалое, но искреннее рвение, по достоинству оцененное Мор-Замбой, который пылко обнял музыкантов, показывая, что он хочет забыть прошлое.