Помни Рубена

Сладкоголосые барды, вдохновенные певцы подвигов Акомо, по-разному повествуют о происхождении героя, от которого ведет начало наш род. Одни считают его сыном древа, другие говорят, что он порожден змеей, обитающей в великой реке, которая отделяет царство живых от царства мертвых, третьи признаются, что им неведомо, откуда явился этот юный исполин, сильный и прекрасный, с голосом, подобным грому, с воинственной и благородной поступью, с челом, озаренным молниями, с великодушным сердцем. Но кто осмелился бы вспомнить о сомнительном происхождении Акомо, чтобы отказать ему в почтении?

Выгнать Мор-Замбу? Вопрос стоял именно так.

Назавтра, едва стемнело и в очаге ярко запылали поленья, добрый старец, проведший большую часть дня в переговорах со своими ровесниками, обратился к юному гостю так:

— Милое мое дитя, я вижу только одно верное средство покончить со всей этой чудовищной неприязнью; впрочем, прибегая к нему, мы не вводим никаких новшеств, а действуем в полном соответствии с древним обычаем. Я уступлю тебе клочок земли, неоспоримое право на которую признано за мною всей общиной, ты построишь на этом участке собственный дом и таким образом пустишь у нас корни, так что никто уже больше не сможет оспорить твое право именоваться членом экумдумской общины независимо от того, где ты родился. Таков обычай, говорю я тебе. Так вот, ты теперь достаточно большой. И сказать по правде, и ростом и силой не уступишь настоящему мужчине. Знай же, дорогое мое дитя, что нелегкое это дело — воздвигнуть жилище, но, воздвигая его, подросток мужает душой и обретает зрелость мысли. Ты, наверно, заметил, что рядом с нашим жилищем стоит совсем развалившийся дом. Это дом моей покойной жены. Я дарю тебе участок, на котором он стоит. Снеси развалины и возведи на их месте новое жилище, свое собственное. Ты помог многим семьям в Экумдуме, настало время, чтобы их сыновья пришли на помощь тебе, воздали услугой за услугу. А я всегда готов помочь тебе советом, в любой час дня и ночи.

Прежде всего Мор-Замбе предстояло вступить в схватку с лесом, чтобы вырвать у него необходимые для постройки материалы. Это была задача непосильная не только для едва развившегося юноши, но и для взрослого человека, закаленного привычным изнурительным трудом. И однако, вряд ли кто брался за столь нелегкое предприятие с таким огромным подъемом, с таким бурным душевным ликованием. Казалось, что нет для Мор-Замбы непреодолимых задач, если это сулит ему надежду стать наконец полноправным членом нашей общины. В ту пору Мор-Замба казался поистине сказочным героем, никогда еще не доводилось нам видеть его таким, и теперь мы с трудом можем представить себе его тогдашнее воодушевление, самоотверженность, снисходительность к нашей чудовищной мелочности. Скорее всего, он даже не заметил первой обиды, нанесенной ему сверстниками, когда без околичностей обратился к ним за помощью, точно так же как они не раз обращались к нему.

— Ах, Мор-Замба, милый мой братец, — отвечал ему один, — как некстати ты явился! Что тебе стоило попросить меня об этом месяцем раньше или месяцем позже? С какой радостью я бы тебя встретил! С каким удовольствием помог бы!

— Увы, бедный мой Мор-Замба, увы! — отзывался второй. — Последнее время, бедный мой братец, я чувствую себя совсем скверно. С тех пор как я перенес эту болезнь, мне кажется, что я никогда не стану по-настоящему здоровым. Если иной раз мне и полегчает, то ненадолго. Увы, бедный мой братец, увы!

— Сейчас я никак не смогу тебе помочь, — заявлял третий. — Но не беспокойся, я вывернусь наизнанку, но постараюсь освободиться и тотчас поспешу к тебе в лес. Так что начинай пока что сам и не беспокойся: я наизнанку вывернусь…

Отговорки нашлись у всех, кроме Абены, сына той самой женщины, которая сразу же прониклась к Мор-Замбе сочувствием. Больше того: мы знаем, что наши дети обменивались за его спиной столь оскорбительными замечаниями, что об этом теперь нельзя вспомнить без стыда. Вот что, например, заявил сын Ангамбы, и слова эти были встречены не порицанием, а одобрительным хихиканьем:

— Нет, вы только послушайте этого чужака! Мало того, что ему разрешили жить среди нас — он теперь хочет, чтобы мы построили ему дом! Короче говоря, норовит сесть нам на шею. С этими пришлыми всегда так: дай им палец, всю руку оттяпают!

Долгие месяцы, живя вдали ото всех, в лесной чаще, Мор-Замба и Абена не уставали возмущаться этим отступничеством; оно было единственной темой их разговоров. Рубя деревья, обтесывая стволы, готовя бревна и балки для будущей постройки или плетя солому для кровли, друзья часто прерывали работу, чтобы перекинуться словечком-другим, полными взаимной теплоты и единодушного снисходительного презрения к сверстникам, оставшимся в Экумдуме.

— А скажи-ка мне, братец, — восклицал Мор-Замба, — всегда ли экумдумская молодежь славилась столь похвальным пылом к созиданию? И таким поразительным чувством локтя? Вот бы послушать по этому поводу разглагольствования этого старого безумца Ангамбы!