Помни меня

– Не смейте так разговаривать с моей сестрой, – говорит Эстер, удивив нас всех. Да, это превратилось в кровопролитную битву, в пьесу в одних декорациях. Мама застыла, как статуя, с широко раскрытыми глазами. Марк за несколько минут постарел на целый год.

– Нет ничего плохого в том, чтобы немного развлечься, – говорит Нана Хогг. – Если бы у меня все еще была такая фигура, как у нее, я бы тоже прожигала жизнь.

– Ну все, хватит. – Джеффри встает и, нарочито производя много шума, забирает свой пиджак с вешалки в холле. Мы прислушиваемся, мама остается неподвижной. Инстинкт подсказывает ей, что нужно быть на стороне Джеффри, но даже она бывает не уверена в своей правоте.

Он выходит из дома и садится в свой автомобиль. Его хорошо видно из окна в эркере. Мотор работает, дверца со стороны пассажира открыта для мамы, которая должна послушно следовать за ним.

– Мне выйти и поговорить с ним? – спрашивает Эстер Марка, и даже Марк пожимает плечами.

Нана Хогг безмятежно вяжет. Я поворачиваюсь к маме:

– Мама, не слушайся его. Он вел себя как подонок. Пусть хорошенько подумает ночью и вернется завтра.

– Она права, – говорит Эстер.

Мама смотрит на нас, затем переводит взгляд на окно. Джеффри хлопает дверцей, закрывая ее. Вспыхивают задние фары, и он уезжает, шурша по гравию. Мама говорит то, чего я меньше всего ожидала:

– Джорджина, у тебя есть сигареты?

31

Мы стоим в саду Эстер, дрожа от холода, и курим ментоловые сигареты, которые Эстер удалось раскопать в дальнем уголке буфета. Увы, я не могу угостить маму своими сигаретами.

– Мне так жаль, Гог, что тебе пришлось вот так узнать про папу, – говорит Эстер.

– О, Эстер, я знала, – отвечаю я. – А я не думала, что вы обе в курсе. Как вы узнали?

– Я увидела папу с ней, когда он якобы был у Грэхема. Я была с моими друзьями, а он выходил из «Аткинсонз», и они держались за руки. Я пришла домой и рассказала маме. Мне тогда было около десяти лет.

Как давно.

– Я все равно знала, – говорит мама. – Почти с самого начала. Он думал, что может приходить домой и от него будет пахнуть духами, а я ничего не замечу. Дурак.

– А ты как узнала? – обращается Эстер ко мне.

– Я застала папу… – гм-м, лучше пока быть осторожной, – когда он договаривался с женщиной по телефону о встрече. Это были первые выходные, когда я приехала домой из университета. Мы крупно поссорились из-за этого, как раз перед тем, как он умер. Я думала, что должна молчать. Ведь папы уже не было.

– А мы считали, что лучше скрыть это от тебя любой ценой. Ты всегда была так близка с папой и возвела его на пьедестал. Мы не хотели сбрасывать его оттуда, – объясняет Эстер.

– Спасибо, – говорю я, нахмурившись. Значит, они защищали меня.

Мама выпускает дым тонкой струйкой. Как странно видеть ее с сигаретой! Я знала, что она курила в двадцать лет. Но она бросила, когда была беременна Эстер, и никогда больше не начинала.

– Ее звали Грейс. Они встречались десять лет. Познакомился с ней на работе. Не хотел от нее отказываться, – говорит мама. – Она никогда не была замужем, так что всегда была в его распоряжении.

– Как это подло, – говорю я. – По отношению к тебе и к ней. Мне не нравится то, что она делала, но, держу пари, она думала, что у них любовь и папа может уйти к ней.

– Не ожидала, что ты такое скажешь, – замечает мама. – Я думала, ты будешь винить меня за то, что я сделала его несчастным.

Я люблю маму, но иногда мне не верится, что у нас одинаковые ДНК.

– С какой стати мне тебя винить? Ты же не виновата, что он тебя обманывал.

Мама кивает:

– И все равно я рада, что ты не знала. Тебя бы это очень огорчило, не так ли? – Она подталкивает локтем Эстер.

Эстер кивает, ковыряя землю носком туфли:

– Было трудно относиться к нему по-прежнему.

Теперь я понимаю, почему Эстер была таким надменным тинейджером, и почему ее раздражала моя близость с папой, и почему она хлопала дверями.

– С чего это Джеффри вдруг стал столь щедро делиться информацией? – спрашивает Эстер. – Кто дал ему право? Ведь мы только сказали, что едем на могилу, а не воздвигаем статую.

– Думаю, он ревнует, – говорит мама.

– К мертвому? – насмешливо произношу я, но затем понимаю, что лицемерю. Мне вспомнилось, что я чувствовала, глядя на фото покойной Нив.

– Знаю, с ним бывает трудно, но мне нужно быть осторожной, девочки. Финансы-то у него.

– Мама, у тебя есть все права в доме, – возражает Эстер. – Ты не беспомощна. Скажи, чтобы он вел себя прилично.

– Это не так-то легко.

– Я не говорю, что это легко, но ты не должна позволять ему вытирать о тебя ноги.

– Мы тебя поддержим, мама, – добавляю я.

– Это очень мило, но у вас обеих собственная жизнь. Я не могу быть обузой.

– Ты не обуза! – восклицаю я, вдруг почувствовав, что сейчас расплачусь. Я не могу припомнить, когда мы трое были нежны друг с другом, как сестры.

– Здесь всегда есть для тебя свободная комната. – Эстер обнимает маму за плечи. Я впервые чувствую, как это плохо, что у меня ничего нет и я ничем не могу помочь.

– Пойдемте домой, еда готова, – объявляет Эстер, взглянув на Марка, который машет из окна кухни.