Помни имя своё!

В цивилизованном мире – к сожалению почти не осталось места героизму. Зато – гораздо больше места занимает смерть и это – один из парадоксов, частично объясняющий происходящее безумие. То, что раньше мог видеть лишь мент и важняк[61] – теперь показывают по телевизору с десятком повторов в любое удобное время. Кровь на асфальте, трупы, смерть. Сейчас проще просто научиться убивать – покупаешь за двести рублей диск, ставишь на компьютер, и играй сколько влезет. Убили – перезагрузил и дальше играй. Ты убил – молодец, победил, так и надо. И в то же время – кто из нас хоть курицу на даче зарезал собственноручно? Раньше – деревенские дети с детства смотрели на забой скота, потом и сами начинали в нем участвовать, это была составная часть обучения жизни. К тому времени, как они шли в армию – они уже видели кровь. И в то же время – христианское мироучение о ценности человеческой жизни сидело в них с самого детства, они умели убивать – но действительно переживали содеянное, и это – делало невозможным зверства. Один наблюдательный человек подметил, с какой неохотой ветераны Великой Отечественной рассказывают о том, как они били фашистов – и при этом рассказывают, как фашисты били их. Впитанное с молоком матери, как составная часть сельской, русской жизни, табу на убийство себе подобных – дает о себе знать.

А сейчас все наоборот. Человек, родившийся в городе, часто толком и не воспитанный – приходит в армию, а там ему дают автомат и отправляют убивать себе подобных. Он убивает – это хорошо, если его не убьют – и испытывает настоящий шок. Более опытные товарищи дают сразу хлебнуть водки – много, до упаду, так легче перенести первый бой и первого убитого тобой человека. А дальше – одно из двух. Либо после первого – человек зарекается убивать, уходит из армии, увольняется из МВД – либо переваривает это. Оправдывает убийство внутри себя. Если ему удается сделать это, то потом – айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке. Интеллигент на войне – самое страшное, что только можно выдумать. Либо он бросит автомат и побежит, либо выстроит после боя пленных – и одной очередью…

Трясти начало еще в машине. Они ехали по проселку, машину трясло, надо было смотреть по сторонам – а он тупо смотрел перед собой и ничего не соображал. Совсем ничего, как пустота в голове, только перед глазами все трясется. Потом – они куда то приехали, там были другие люди и у них тоже было оружие. Командир их группы – заметил состояние Витька, сунул большую, обтянутую черной кожей флягу.

– Глотни.

Витек судорожно глотнул, заперхался, закашлял. Рука вырвала у него флягу.

– Много нельзя. Поздравляю с полем, потом отметим. Запомни, или они нас или мы – их. Все, кончились играшки. Понял?

Витек кивнул.

С оружием – они подошли к сборищу людей у машин. Кто-то включил фары, обстановка почему то была такая… навевала мысли о семнадцатом году. Хотя… какой к чертям семнадцатый

– Полковник говорить будет! – крикнул кто-то

Несколько человек – прошли мимо, уверенно врезались в толпу. Витек посторонился, чтобы пропустить.

– Свет дайте! Свет.

– Не надо света! – сказал кто-то уверенным голосом

Фары погасли…

* * *

На Кавказе дела просто так не решаются. Существуют совершенно особенные пути и способы решения проблем и тот, кто их не знает – обречен на долгое, кровавое противостояние или тихий, но срывающий любые попытки чего-то добиться саботаж.

На Кавказе нет правосудия и закона. Здесь всегда стоят не за правду, а за своих, потому, что без поддержки рода и племени ты никто. На Кавказе – то, что кажется – важнее того, что есть и слова – часто бывают важнее дел, вот почему кавказцы мастера пустить пыль в глаза но столкнувшись с методичной и неумолимой жестокостью они не выдерживают и отступают. Наконец – на Кавказе никогда не задумываются о последствиях содеянного, потому что как сказал Имам Шамиль – тот не мужчина, кто думает о последствиях.