Помещик. Том 1. Сирота

Все у него получалось так ловко и быстро, что копать, таскать да замешивать глину оказывалось в несколько раз дольше, чем лепить заготовки. Далее он их подсушивал в тени. Досушивал у костра. И обжигал. Дело это небыстрое и полное длительных ожиданий, поэтому параллельно Андрейка занимался еще и корзинами. Ведь в них нужда была ничуть не меньше, чем в горшках. Разными корзинами. И крепкими из лозы, и полегче — из листьев камыша, и вершами, которых у него к концу августа имелось уже четыре штуки, включая одну по-настоящему большую…

Работы хватало. А жизнь вроде как налаживалась. Однако Андрейку продолжали терзать грустные мысли о будущем. Он уже пожалел, что не согласился пойти в послужильцы к какому-нибудь уважаемому человеку, чтобы пообтесаться. Теперь же дороги назад не было. За исключением, пожалуй, деда. Но и там, судя по всему, ситуация не так проста, как могло показаться.

Так что ему оставалось себя вести как танцору лезгинки. Даже если что-то пошло не так и ты перепутал канон движений — продолжай с уверенностью их делать. Пусть все вокруг думают, будто это не ошибка, а осознанная импровизация.

Основные работы по подготовке к зиме он выполнил. Даже быстрее чем хотел. Теперь пора было переходить к следующему этапу — подготовке к весне.

Андрейка не спешил с этим переходом.

Почему?

Да черт его знает. Просто какой-то червячок внутри тормошил его и останавливал от слишком поспешных действий. Поспешил уже. Хватит. Расхлебать бы уже то, что наворотил.

— Что хозяин, пригорюнился? — спросил Устинка, подсаживаясь рядом.

— Да думаю о судьбе вашей.

— И что надумал?

— Расскажи, кем ты был до холопства?

— Землю пахал, — пожал плечами Устинка. — Под Ануфрием Слегой был.

— Только землю пахал? А потом сразу в холопы?

— Да, — слишком поспешно произнес Устинка.

— Татьбой, значит, промышлял.

— Я?! — вскинулся Устинка, но бузить не стал, встретившись со спокойным, ничего не выражающим взглядом Андрейки.

— Егорка тоже?

— А куда ж я его отпущу? — донесся голос из-за спины.

— А чего татьбой занялись? Неужто других дел не нашлось?

— Голодный год был. Недород. У дворян поместных у самих крестьяне с голоду пухнут. Куда им лишние рты брать?

— Много награбили?

— Да куда там! — махнул Устинка рукой. — Сами голодали.

— На дорогах такие же как мы бродили. Чего с них взять то? За доброго путника али купца какого, без крепкого охранения, могли подраться. Или друг друга налетом обирать.

— А чего закончили?

— Жить захотелось. На нашу ватажку налетел отряд дворян поместных. Что мы супротив могли сделать? Нашу ватажку порубили, покололи и стрелами побили.

— А мы с Егоркой, под шумок в овраг, заросший колючим кустарником, нырнули. И затихли там.

— А потом?

— Дня три бродили-голодали, пока батю твоего не встретили. Он со други своя по землям ездил, да татей вылавливал. Вот мы к нему в ноги и бросились, умоляя спасти от лютого голода. Его же поместье за засечной чертой. Людей постоянно не хватает. Вот и уступил нашей слезной мольбе.

— И что, неужто не распознал в вас татей?

— Так мы дреколье свое побросали. Как нас распознаешь?

— Сам то как догадался?

— Когда Афанасий вышел от лодки вы себя и выдали.

— Как это?

— Да не могут так крестьяне вести себя. Встали возле меня с умом. И явно не боялись, что для простых крестьян диковато. Чай не просто тать перед вами был, а уважаемый священник да поместный дворянин. А вы зубы им продемонстрировали. Чуть не зарычали. Что Афанасий и Кондрат подумали — Бог весть, а я заподозрил в вас кровавое прошлое.

— Дык и не все то приметят, — усмехнувшись, произнес Устинка.

— Долго татьбой жили?

— Лето, зиму, да еще одно лето.

— И что, совсем так тяжко было?

— Да. — кивнули оба холопа.

— Мы же хотели на север идти. Там покоя больше. И сытости. А тут — одно разорение. Даже и грабить некого. А те, кто есть, зубастые.

— А что так долго у бати под рукой стояли? Почто не сбежали?

— А куда нам идти? — спросил Егорка. — Мы же татьбой не от хорошей жизни занялись. Голод он не тетка.

— Батя же твой в сытости нас держал и обращался хорошо. Чего от такой судьбы бежать?

— Когда я вас увидел, то взгляд был у вас потухший… словно бы сломленный.

— А чего нам радоваться? Дела твои мы понимали. Как и свое будущее. Тебе ничего не оставалось, кроме как продать нас с торга. Как скотину бездушную. А потом в послужильцы к кому пойти.

— В послужильцы?

— А сколько бы за нас дали? Рублев семь али восемь? Их на мерина тебе не хватило бы. На меренке же или меренце выезжать не моги. Не примут.

— Ясно, — мрачно произнес Андрейка и замолчал.

Устинка и Егорка тоже молчали. Ждали, что их хозяин надумает. В иной ситуации может быть уже и напали, дабы секрета их не выдал. Но отрока они уважали, почитая ведуном. Поэтому с каким-то чувством гнетущей обреченности просто ждали, как судьбу он их решит.

— Каким оружием вы при татьбе пользовались?

— Вестимо каким, — усмехнулся Егорка, — дубинкой. Другого там нема.

— А как же топоры, вилы и так далее?