Полтора года

— Ну что ж, — сказал Б. Ф., — ваше право. Но возможен и другой вариант.

Интересно, какой же?

— А такой, что мы не захотим оставить вас у себя.

Так я в первый раз получила от него по носу.

Все это я написала с маху, одним духом, покуда дожидалась своих девчонок… А ведь главного я не додумала: в конце концов мое это или не мое?! Пожалуй, сейчас скажу только одно: если бы мне почему бы то ни было пришлось покинуть этот дом, я не почувствовала бы себя счастливой.

Стол накрыт, ужин готов, Димы еще нет. И я опять вытащила тетрадь. Вот уж не думала, что это занятие будет так по мне. Папа был прав: остановиться, оглянуться… А может быть, еще вот что? Мне не на кого обрушивать то, чем я бываю переполнена. Если бы папа жил с нами, этой тетради, возможно, не было бы. А что до Димы, то он мне как-то сказал: «Прежде, чем войти в дом, я вытираю ноги». Это когда однажды я стала расспрашивать его, как он выступал, и что говорил прокурор, и каково было его подзащитному. И я отлично поняла: то, что он произнес, едва ли не в большей степени относилось ко мне. И теперь, чуть мне придет в голову что-нибудь ему рассказать, я вспоминаю эту формулу и затыкаю себе рот. Признаться, она меня коробит, но я ведь мудрая жена, понимаю: даже идеальному мужу позволительно иметь недостатки. А мой Дима если и не идеальный, то на самую малую малость.

А вчерась мне была выволочка.

Я была одна. Кто-то позвонил в дверь слабеньким робким звоночком. Я открыла. На пороге стояла маленькая сухонькая женщина. Оказалось, мать Диминого подзащитного Коли Камушкина. Коли — потому, что ему едва исполнилось восемнадцать. Я усадила ее за стол. Мы пили чай, и она рассказывала мне о своем безвинном сыночке. За этим нас и застукал Дима. В высшей степени вежливо он объяснил женщине, что принимает только в консультации. Она поспешно собралась и ушла. А мне было выдано все, что положено. И поделом. Я достаточно давно замужем за адвокатом, чтобы усвоить, что это строго-настрого запрещено — принимать клиентов дома. Если бы она не была такая маленькая и напуганная, я бы, может, и нашла в себе силы затворить перед ней дверь… Слышу Димины шаги по лестнице.

Долго я, Валера, думала, как бы это мне настроение Ирэн попортить. А и думать нечего было! Само собой все случилось. Вот про это и напишу. А начну вот с чего.

Недавно пошла в библиотеку. День кончался, а света пока не зажгли. В самом конце коридора вижу мне навстречу какая-то. Фигурка очень даже ничего, но уж слишком нахальная, танком прет на меня. Ладно, думаю, ты нахалка, а я тебя перенахалю. Иду, ни на миллиметр не сворачиваю. Сейчас лоб в лоб и искры посыплются! И кто, думаешь, оказался? Да я же сама! Там в конце зеркало большое, немножко до потолка не достает. Это я саму себя не узнала.

Вот, может, не поверишь, а это я первый раз здесь в зеркало смотрелась. Дома, знаешь, как? Вот нам с тобой встретиться, так мать изворчится вся: «Сколько можно, уже дырку в зеркале протерла!» А тут для кого стараться? Да и старайся не старайся, все равно чучело. Да вдобавок еще лысая. А представь, один на меня клюнул.

Сижу на корточках во дворе, велели луковицы гладиолусов выкопать, их потом в подвал снесут, там зимовать будут. Ну вот, сижу, в земле ковыряюсь, слышу сзади кто-то:

— Эй, стриженая, давай знакомиться.

Обернулась. Машина грузовая. За рулем парень, локоть выставил, скалится.

— Меня Гена звать. А тебя как?

— Тебе не выговорить.

— Ну а вдруг?

— Пенорожденная, вот как.

— Фамилия такая? Ну а имя как?

Тут Сенса подходит. Ее на самом деле Елена Даниловна, а девчонки — так, ну ясно, когда она не слышит.

— Венера, это что еще такое?

Я травку из земли вырвала, ей показываю.

— Подорожник. А что?

Головой покачала, и к тому, Гене-крокодилу.

— В чем дело, молодой человек? Было бы вам известно, у нас не разрешается вступать в контакты с воспитанницами…

Она бы еще поговорила, она это дело любит, да тут ее позвали. Она и понеслась, хвост трубой.

— Слушай, Вера, — это Крокодил говорит, во обалдуй! — Я сюда по вторникам приезжаю. Ну, по-быстрому, чего тебе привезти, сигареты или, может, лучше конфеты?

Я вроде не успела подумать. А значит, успела, раз говорю:

— Сигареты давай.

На том знакомство и окончилось.

А вчера идем с обеда, самой собой — ать-два! — смотрю, машина, та самая, я номер запомнила. Я тогда — раз! — с девчонкой переменилась, чтобы мне с краю быть. Прямо впритирочку подошла. Гена-крокодил руку спускает. Я хвать и за пазуху. Вечером, уже в спальне, посмотрела. «Астры» две пачки и спичек коробок. Хватит, еще и останется.

Ну как думаешь, Валера, для кого, для чего сигаретки добывала? Скажешь — для самой себя? Нет, Валерочка, я это дело давно бросила. А точней, с того дня, когда тебя в первый раз домой провожала. Помнишь? Я сигарету вытащила, а спичек нету. Тогда ты зажигалку крутанул. Я закуриваю, ты голову в сторону. Я спрашиваю:

— Тебе не нравится, когда девчонка курит?

А ты говоришь:

— Пускай красавица шестидесяти лет, та с верным табаком печали забывает. Но ты, прелестная…