Полосатая жизнь Эми Байлер

– Под голым лицом я имею в виду тушь, крем-румяна и помаду, – поясняет она. – Понимаешь меня, да? Ты же белая женщина из Пенсильвании! Ты выглядишь как человек, забальзамированный в день зимнего солнцестояния и только что раскопанный археологами. Ты бледнее, чем был Хан Соло, когда его разморозила Лея. Скажи мне, что только что вернулась с Международной космической станции, и я тебе поверю. Ты выглядишь, как герой мультика «Полярный экспресс». Ты могла бы…

– Ладно, – перебиваю я этот поток лестных сравнений. – До меня дошло. Я бледная.

– Ты бледнее, чем глазурь на свадебном торте. Ты похожа на…

– Я буду пользоваться тушью, – делаю я вторую попытку остановить ее тираду.

– И румянами.

– И помадой, – полностью капитулирую я. – При этом я не буду каждое утро расчесывать и укладывать брови. Это слишком.

На этом мы и расходимся.

– А что еще меня ожидает? – спрашиваю я. – Уроки модельной походки? Ботокс? Уроки этикета?

Талия улыбается и качает головой:

– Нет, ты уже достаточно хороша. Теперь поработаем с внутренним миром.

Я удивленно вскидываю брови.

– Я прекрасно понимаю, что внешнее преображение было необходимо. Но внутри у меня все прекрасно. Я счастлива, занята, у меня прекрасные дети, прекрасная работа, прекрасный дом, прекрасная жизнь.

– Ммм…

– Никаких ммм, – огрызаюсь я. – Это так.

– Ммм.

– Я разрешила тебе покрасить мне ногти в серо-коричневый, – начинаю рычать я.

– А какого они цвета, когда ты разгорячишься? Хотя подожди, мы никогда этого не узнаем, потому что ты, судя по всему, зареклась заниматься сексом.

У меня отваливается челюсть.

– Я не зарекалась! Между прочим, у меня только на днях был секс! И все было отлично!

Теперь челюсть отваливается у Талии.

– Ты не говорила мне, что все было отлично!

– Ну, то есть… Мне почти что не с чем сравнить. Но он выглядел просто прекрасно, и мы оба… Ну, ты понимаешь, – краснею я.

– Я понимаю.

– Мне очень понравилось. Даю ему три с половиной звезды.

– Тебе стоит повторить. Нацеливайся на пять звезд.

– С Дэниэлом? – спрашиваю я и тут же осекаюсь, не слишком ли много энтузиазма было в моем вопросе.

– Конечно. Или с кем-нибудь еще. – Она, задумавшись, постукивает палочками по губам. – А как насчет Мэтта?

От неожиданности я выдыхаю.

– Ты имеешь в виду своего помощника? Это все равно что предложить мне переспать с твоим сыном!

Талия корчится от омерзения.

– Да, это совсем не то. Прости. Я, наверное, решила, что это будет отличная возможность понять наконец, какой он ориентации.

– Он гетеро. Разве нет?

– Может, би?

Я задумываюсь.

– Мы все немного би. Так говорит Лина.

– Обожаю эту твою монахиню. Ты могла бы спать с ней.

– Талия! Хватит. Мне не нужно ни с кем спать. Секс – не альфа и омега всей жизни, знаешь…

– Говорит человек, у которого никогда и не было первоклассного секса.

Я задумываюсь о жизни Талии, и не в первый раз. Детей нет. Очень мало друзей. Мало родственников. Работа – вся ее жизнь. Неудивительно, что для нее так важен секс. А для меня это не приоритет.

– Это не так, – вдруг говорит она.

– Что не так?

– Все то, о чем ты сейчас подумала и что заставляет тебя отказаться от надежды на счастливую личную жизнь. То, что ты недостаточно хороша, или что у тебя нет времени, или что это не важно, или что тебе нужно дождаться Джона…

– Он не вернется. То есть он вернулся, но не из-за меня, – грустно констатирую я. – Он вернулся из-за детей.

– Хотела бы я быть в этом так уверена, – вздыхает Талия.

– Ты же знаешь про Марику и про белье с эпиляцией.

– Да, но я все равно волнуюсь за тебя, Эмич. Волнуюсь, что, насладившись прекрасными моментами с прекрасными детьми, которых ты для него родила и воспитала, он начнет подступаться к тебе. Я думаю, он хочет вернуть свою старую жизнь, пусть даже сейчас он сам этого не осознает.

Вдруг я чувствую, как подступают слезы. Я всхлипываю. Глаза щиплет. Я задерживаю дыхание.

– Ты плачешь?

– Нет! Я не плачу, – решительно заявляю я и начинаю плакать. Отдельные всхлипывания перерастают в полноценный плач. – Прости, я не знаю, почему я плачу.

Сказав это, я понимаю, что это неправда. Я плачу из-за того, что Джон может захотеть вернуть меня. Я думаю о том, через что я прошла с тех пор, как он нас оставил. О том, что с его возвращением все станет гораздо лучше. И я думаю о том, что не должна этого хотеть. Думаю о списаниях из Гонконга. Я думаю: я просто тряпка. Я идиотка. Я в тупике. И начинаю рыдать еще сильнее.

Талия смотрит на меня боковым зрением, как будто я – не я, а затмение солнца. Долго не мешкая, она начинает что-то печатать на компьютере.

– Привет, – вдруг говорит она, и я смотрю на нее. Она смотрит в монитор. Она что, будет с кем-то говорить по видеосвязи, пока я тут плачу у нее в офисе?

– Привет, как дела? Что случилось? – слышу я знакомый голос и убавляю громкость хлюпаний, чтобы определить, кто это.

– Она плачет. Что мне делать?

– Она что? Она же не умеет плакать. А что ты сделала? Эми? Эми, ты там?

Это Лина. Талия просит ее подождать и садится рядом со мной на диване так, чтобы мне тоже был виден экран.

– Привет, Лина, – вою я, увидев ее на экране.