Полное собрание в одном томе

В лесу было тихо, как в церкви. Ни ветерок не веял, ни ручей не журчал, ни птички не пели, и сквозь густолиственные ветви не проникал ни один солнечный луч. Башмачник не говорил ни слова; он был подавлен тяжестью своего хлебного запаса до такой степени, что пот струями катился с его сумрачного и сердитого лица. А портной был веселешенек, подпрыгивал, насвистывал или напевал песенку и думал про себя: «И Бог на небе радуется, видя меня такого веселого». Так шло дело два дня сряду, но когда и на третий день лесу все не было конца, а портной-то уж весь свой хлеб приел, то он невольно стал падать духом, однако все еще бодрился, возлагая надежду на Бога и на свое счастье. На третий день он лег под вечер под деревом голодный и на следующее утро голодным же и поднялся. То же было и на четвертый день пути, и когда башмачник садился на поваленное дерево, чтобы съесть свою порцию хлеба, портному — увы! — приходилось только смотреть на это со стороны. Если он просил кусочек хлеба у товарища, тот только посмеивался и говорил: «Ты был постоянно такой веселый, ну так теперь попробуй, каково невеселым быть! Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела!» — Одним словом, он был к нему безжалостен. Но на пятое утро бедный портной не мог уж и на ноги подняться и от истощения с трудом мог произнести слово; щеки его побелели, а глаза его покраснели. Тогда башмачник сказал ему: «Сегодня я тебе дам кусочек хлеба, но за это я тебе выколю правый глаз». Несчастный портной, которому очень жить хотелось, не мог избегнуть этой крайности; поплакал он еще раз обоими глазами и затем подставил их под острый нож бессердечного башмачника, который и выколол ему правый глаз. Тут пришло на память портному то, что говаривала ему в детстве мать, когда, бывало, он чем-нибудь полакомится в кладовой: «Ешь столько, сколько можешь, а терпи столько, сколько должно». Когда он съел свой дорого оплаченный кусок хлеба, он опять вскочил на ноги, позабыл о своем несчастии и утешал себя хоть тем, что он одним-то глазом еще может хорошо видеть. Но на шестой день пути голод сказался снова и защемил его за сердце. Он почти упал под дерево и на седьмое утро уже не мог от слабости подняться: он видел смерть у себя за плечами. Тут башмачник и сказал ему: «Я хочу из сострадания дать тебе и еще один кусок хлеба; но даром не дам, а выколю тебе еще и другой глаз за это». Тут только осознал портной все свое легкомыслие, стал просить милосердного Бога о прощении и сказал башмачнику: «Делай, что ты должен делать, а я постараюсь все вынести; но помысли о том, что Господь Бог наш не сразу произносит свой суд над человеком: придет, пожалуй, и иной час, в который ты получишь возмездие за злодеяние, не заслуженное мною. Я при удаче делился с тобою всем, что у меня было. Мое ремесло все в том, чтобы стежок на стежок сажать… Ведь если ты лишишь меня обоих глаз, то мне останется только одно — идти нищенствовать. Сжалься же надо мною хоть настолько, чтобы не покинуть меня в лесу одного, а не то мне здесь придется пропасть напрасною смертью». Но башмачник, позабывший о Боге, вынул нож, выколол портному и левый глаз. Затем он дал ему кусок хлеба, подал ему конец палки в руку и повел его вслед за собою.

Когда солнце закатилось, они вышли из лесу; перед лесом, на поляне, стояла виселица. Туда-то и привел башмачник своего слепого спутника, покинул его около виселицы и пошел своею дорогою. Измученный усталостью, болью и голодом, несчастный заснул и проспал всю ночь. Чуть утро забрезжилось, он проснулся, но не знал, где он лежит. А на виселице висели двое горемык, и у каждого на голове сидело по ворону. Вот и начал один из висельников говорить другому: «Брат мой, спишь ты или нет?» — «Нет, не сплю!» — отвечал ему другой висельник. «Так вот что я тебе скажу, — заговорил снова первый, — роса, которая нынешнею ночью падала на нас с виселицы, обладает особою способностью — она возвращает зрение каждому, кто ею омоет глаза. Кабы это знали слепцы, так многие бы снова могли получить зрение, кому даже и в голову не приходит, что это возможно». Услышав это, портной вытащил платок из кармана, омочил его росою в траве и отер им свои глазные впадины. Вскоре после того портной увидел, как солнце стало вставать из-за горы, и перед ним на равнине раскинулся большой королевский город, с его дивными воротами и сотнями башен, и загорелись, заискрились на островерхих вышках золотые кресты и золотые яблоки… Он мог различить каждый листок на деревьях, увидел снова птиц, летавших мимо, и мошек, которые толклись в воздухе. Он вынул иглу из кармана и когда убедился, что может по-прежнему вдеть нитку в ушко, — сердце его запрыгало от радости. Он упал на колени, благодарил Бога за оказанную ему милость и прочел утреннюю молитву; не забыл он помолиться и за бедных грешников, которые покачивались на виселице. Затем он вскинул свой узелок на плечо, махнул рукою на перенесенные сердечные муки и пошел далее, припевая и посвистывая.