Вот я один.О, что за дрянь я, что за жалкий раб!Не стыдно ли, что этот вот актерВ воображенье, в вымышленной страстиТак поднял дух свой до своей мечты,Что от его работы стал весь бледен;Увлажен взор, отчаянье в лице,Надломлен голос, и весь облик вторитЕго мечте. И все из-за чего?Из-за Гекубы! Что ему Гекуба,Что он Гекубе, чтоб о ней рыдать?Что совершил бы он, будь у негоТакой же повод и подсказ для страсти,Как у меня? Залив слезами сцену,Он общий слух рассек бы грозной речью,В безумье вверг бы грешных, чистых — в ужас,Незнающих — в смятенье и сразил быБессилием и уши и глаза.А я,Тупой и вялодушный дурень, мямлю,Как ротозей, своей же правде чуждый,И ничего сказать не в силах; дажеЗа короля, чья жизнь и достояньеТак гнусно сгублены. Или я трус?Кто скажет мне: «подлец»? Пробьет башку?Клок вырвав бороды, швырнет в лицо?Потянет за нос? Ложь забьет мне в глоткуДо самых легких? Кто желает первый?Ха!Ей-богу, я бы снес; ведь у меняИ печень голубиная — нет желчи,Чтоб огорчаться злом; не то давноСкормил бы я всем коршунам небесТруп негодяя; хищник и подлец!Блудливый, вероломный, злой подлец!О, мщенье!Ну и осел же я! Как это славно,Что я, сын умерщвленного отца,Влекомый к мести небом и геенной,Как шлюха, отвожу словами душуИ упражняюсь в ругани, как баба,Как судомойка!Фу, гадость! К делу, мозг! Гм, я слыхал,Что иногда преступники в театреБывали под воздействием игрыТак глубоко потрясены, что тут жеСвои провозглашали злодеянья;Убийство, хоть и немо, говоритЧудесным языком. Велю актерамПредставить нечто, в чем бы дядя виделСмерть Гамлета; вопьюсь в его глаза;Проникну до живого; чуть он дрогнет,Свой путь я знаю. Дух, представший мне,Быть может, был и дьявол; дьявол властенОблечься в милый образ; и возможно,Что, так как я расслаблен и печален, —А над такой душой он очень мощен, —Меня он в гибель вводит. Мне нужнаВерней опора. Зрелище — петля,Чтоб заарканить совесть короля.(Уходит.)
Акт III
Сцена 1
Комната в замке
Входят король, королева. Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденстерн.
КорольИ вам не удается разузнать,Зачем он распаляет эту смуту,Терзающую дни его покояТаким тревожным и опасным бредом?РозенкранцОн признается сам, что он расстроен,Но чем — сказать не хочет ни за что.ГильденстернРасспрашивать себя он не даетИ с хитростью безумства ускользает,Чуть мы хотим склонить его к признаньюО нем самом.КоролеваА как он принял вас?РозенкранцСо всей учтивостью.ГильденстернНо и с большой натянутостью тоже.РозенкранцСкуп на вопросы, но непринужденВ своих ответах.КоролеваВы не домогались,Чтоб он развлекся?Розенкранц