Полное собрание сочинений. Том 1

– Он хотел быть свободным.

– Свободным от чего?

– В первую очередь от общества, винтиком которого он являлся.

– Человек– винтик общества?

– Именно так.

– Получается, что всё общество состоит из винтиков, но винтики-то должны быть частью какой– то машины, так что же это за машина?

– Государственная машина, общественная… как хотите.

– И как же она работает?

– Как работает?

– Да.

– Механизм этой машины– это правила, нормы, устои общества, а винтики, то есть люди, скрепляют все эти правила и не дают машине развалиться.

– Зачем же людям быть частью машины, без которых она не может существовать, и при этом быть полностью подвластными ей?

– Зачем собака подчиняется плохому хозяину, если знает, что без него-то она проживёт, а вот хозяину будет гораздо хуже?

– Ну и зачем?

– Инстинкт, беспощадный и всевластный инстинкт.

– Людьми правят инстинкты?

– Да. Инстинкты играют главенствующую роль, как в поведении, так и в образе мыслей человека.

– А как же разум?

– «Он– бедность и грязь, и жалкое довольство собою». «Разум лишь средство» для лучшего применения инстинктов, он нужен только для их логического обоснования. Этим мы и отличаемся от животных: животные просто живут инстинктами, а мы их ещё и обосновываем.

– А разные там изобретения или пусть даже просто размышления, тоже нужны только для обоснования инстинктов?

– Это побочный продукт.

– Всё, чем человек отличается от остальной природы– побочный продукт?

– А чего тут удивительного? Вам не кажется, что существование человека, само по себе не вкладывается в рамки мироздания? Мы не венец, мы роковая ошибка природы; все мы побочный продукт эволюции.

– Хорошо,– Анатолий Андреевич задумался.– А что вы вкладываете в понятие «свобода»?

– Всё.

– А точнее?

– Конкретизируйте.

– Что значит «быть свободным»?

– Это значит быть самим собой.

– Каждый может быть самим собой.

– Нет, далеко не каждый. Мы ком из чужих мыслей, мнений и правил; «Мы не принадлежим себе».

– А кому же мы принадлежим?

– Машине.

– Если мы состоим из чужих мыслей, значит, они всё-таки изначально кому то принадлежат?

– Они принадлежат обществу.

– Но общество, само по себе, не может придумать идею, её должен придумать человек.

– Человек придумал и продал её «за колоссальный бесценок». После этого идея перестаёт быть его, она становится ничьей.

Анатолий Андреевич задумался.

– Удивительно. Человек– это комок из «ничего», никому не принадлежащий и непонятно откуда и зачем взявшийся. Так?

Игоря Сергеевича просто бесила эта дурацкая привычка играть в слова. Он не мог играть по тем же правилам, он не умел, да, в общем-то, и не хотел.

– Так.

– Замечательно.

– В принципе, это относится не только к человеку; «Всё сущее рождается беспричинно, продолжается по недостатку сил и умирает случайно».

– Ясно. А в чём же вы тогда видите смысл жизни?

– В обретении себя, в обретении свободы.

– А ваш личный смысл жизни?

– Кроме этого?

– Да.

– Я хочу открыть людям глаза на этот мир.

– На что именно?

– На то, что мы сейчас заложники самих себя, мы заложники общества. Я хочу, чтобы все наконец-то поняли, что свобода– величайшая ценность человека. Свобода– это всё, это одна из немногих вещей, за которую можно умереть. Только в свободном мире можно жить по-настоящему и…

– Хорошо,– прервал его Анатолий Андреевич.– И вы верите, что свободы можно достичь?

– Если вы не верите, это вовсе не значит, что никто не верит. По себе людей не судят.

– По-моему, это сказка революционеров, созданная для их же самовнушения и самооправдания.

– Революции– это единственное, чем человечество может гордиться.

– Но ведь большинство бунтов и революций вообще не имели никакого смысла.

– Даже революция, обречённая на провал, лучше бездействия.

– И почему же ими стоит гордиться?

– Они говорят нам о том, что мы ещё живы, что пламя свободы в нас ещё не погасло.

– Красиво, красиво,– Анатолий Андреевич, как обычно, улыбнулся.

Диктофон щёлкнул.

– Ну что ж, кажется, плёнка закончилась.

– Угу.

Игорь Сергеевич встал.

– До свидания, надеюсь, скоро увидимся.

– Обязательно.

– Всего вам хорошего,– улыбнулся Анатолий Андреевич вслед Игорю Сергеевичу, который уже выходил из кабинета.

Игорь Сергеевич ничего не ответил и закрыл за собой дверь.

На улицу Игорь Сергеевич вышел злой. Честно говоря, ему нравилось быть злым, и для этого он использовал все возможные поводы.

Злость быстро перерастает в ненависть ко всему миру, затем в жалость к себе (такому особенному, а потому несчастному), а затем складывается приятное впечатление, что ты жертва, а, как известно: «Нет большего счастья, чем собою пожертвовать». Вот Игорь Сергеевич и жертвовал, как мог.

«Это же надо быть таким идиотом, не понимать элементарных вещей! И ещё при этом думает, что он умнее всех. Хуже нет, чем высокомерный идиот. У меня нет ни одного единомышленника! Я один,– Игорю Сергеевичу очень нравилось так думать, впрочем, кому это может не нравиться?– Никого, кто бы понял меня, ну, разве что, за исключением Евгения Алексеевича. А где найти такого человека? Хотя, в общем-то, и нет его. Кого не найди, всё равно будет казаться, не то. Идеала не существует, а нужен именно идеал…»