Что я делал всю свою сознательную жизнь? Раздавал зачатки моих мыслей, а зачем? Зачем я дарил своё самое ценное, единственное, что у меня было? Не лучше ли было, если бы я развивал свою мысль до такого предела, за которым я просто-напросто не мог бы ничего осознать и понять, а уж потом выложить всё и заявить: «Вот каков я, вот, что я хранил, пользуйтесь моим подарком!» А так, что я сделал в жизни? Написал несколько никому не нужных книг, изложил в них какие– то ростки своих идей и взглядов, после чего я, по большому счёту, всё забывал, вот и вся моя жизнь.
Всё время говорил о чём-то, пытался что-то объяснить, но никому это, оказывается, и даром не нужно. Живут все в своей скорлупе, и не хотят даже предположить, что из неё можно выбраться, всё и так всех устраивает.
Хотя, быть может, это я во всём и виноват?
«Нет!»– говорило самолюбие.
«Да!»– отвечал разум.
Чего уж кривить душой, писатель я никудышный. Когда пишешь о чём-нибудь, надо знать, о чём, а разве я знаю? Чувствовал ли я её хоть раз по-настоящему?
Я люблю свободу и хочу, чтобы все стали свободными, только жаль, что кроме меня, по существу, этого очень мало кто хочет. Хотя я и сам не знаю, что такое свобода. Я выдумал идеал, миф, за которым и иду.
А какая она на самом деле, эта свобода? Каково это, потерять или получить её? В принципе, я всегда был одинаково свободен, или несвободен, не имеет значения. Мне не с чем сравнивать, кроме как с выдуманным идеалом, поэтому я и есть плохонький, никому не известный писателишка; доказываю то, чего и сам не знаю.
Хотя, с другой стороны, не так важно знать цель, достаточно и одного ориентира. Я
Но почему же никто, кроме меня, не видит этого ориентира? Где стремление к свободе, где жажда простора и независимости? Все прекрасно видят, что вся наша свобода– один лишь пустой звук. Нас просто убеждают, что она есть, а мы в это верим, вернее,
Свобода слова, независимость мышления– вот что нам всем надо, чтобы понимать друг друга. Когда же мы, наконец, станем свободными людьми?»
Незаметно Игорь Сергеевич дошёл до дома. Он открыл дверь, бросил ключи на тумбочку и стал снимать ботинки.
Зазвонил телефон.
– Алло.
– Игорь Сергеевич?
– Да.
– Здравствуйте, это Анатолий Андреевич Лапин вас беспокоит.
Игорь Сергеевич сразу помрачнел.
– Ну.
– Вы меня помните?
– Конечно же, я вас помню.
– Это радует…
– Чего вы хотите?
– Я узнал, что на днях у вас выходит новая книга, я её уже прочитал, и мне хотелось бы поговорить с вами по этому поводу.
– Ну и как она вам?
– Понимаете, я почти закончил рецензию, осталось только прояснить некоторые моменты,– ушёл от ответа Анатолий Андреевич.
– …
– Как обычно, всего несколько вопросов.
– Чтобы вы, как всегда, исказили все мои мысли, а потом всей редакцией весело над этим посмеялись?
– Ну, зачем же вы так?
– Вы же всё переиначиваете до безобразия.
– Это всего лишь моя точка зрения, я имею право на свой взгляд на вещи. В конце концов, мы живём в свободной стране. Вы же всегда были за свободу слова, так что же вам не нравится?
Вот за такие вопросы, на которые нельзя было ответить, Игорь Сергеевич и не любил Лапина.
– Ладно, когда приходить?
– Завтра после двух.
– Хорошо.
– Вы знаете, где меня можно найти.
– Завтра буду.
– Я знал, что вы не откажетесь…
– Угу
– До свидания.
– До свидания.
Игорь Сергеевич зло бросил трубку и завалился на диван.
– Ну что ж, здравствуйте, Игорь Сергеевич.
– Добрый день.
– Проходите, присаживайтесь.
Игорь Сергеевич вошёл в кабинет и сел в кресло напротив Анатолия Андреевича.
Руки они друг другу не подали.
Анатолий Андреевич включил лежащий на столе диктофон и улыбнулся.
– Можем начинать,– сказал он.
– Я готов.
– Вы долго писали эту книгу?
– Меньше полугода.
– Это много или мало?
– Достаточно.
– А что вы хотели сказать этим романом?
– Что даже когда давят со всех сторон, всё равно надо бороться за свою свободу.
– И всё?
– Нет,– Игорь Сергеевич задумался.– У моего героя был выбор: жить и помалкивать, тихо и мирно; или идти против течения, назло всему миру, пусть даже под страхом смерти. Он выбрал второе.
«Как банально…»
– А зачем ему это было нужно?
– Лучше умереть с гордо поднятой головой, чем жить на коленях.
– И это ему удалось?
– Да.
– Но ведь он же умер, а смерть одинакова и для рабов, и для господ.
– А вы бы что выбрали?
– Он не так уж и плохо жил. Я не понимаю, зачем он пошёл против норм общества, если у него всё было?