Полное собрание сочинений. Том 1

– Куда? Побираться, воровать? Мне нужно было хоть какое-нибудь образование и жильё, не бомжевать же всю жизнь. Я хоть человек и свободолюбивый, но не дурак. Хотя…– Игорь Сергеевич задумался.– Хотя сейчас бы я, наверное, всё-таки сбежал.

– Что же так?

– В молодости думаешь, что всё впереди, что надо немного потерпеть и тогда… Я думал, что, убежав, я только загублю свою жизнь, а сейчас… Сейчас уже всё равно.

– То есть было бы вам тогда тридцать с лишним, вы бы сбежали?

– Да. И что бы потом делал – не знаю, но поставил бы себя выше них, отомстил бы. Злее я стал.

– Увереннее.

– Я же тогда какой надеждой жил? Вот выйду, добьюсь всего, будут у меня в ногах валяться, всё на будущее откладывал. Это я теперь понимаю, что бороться надо не в будущем, а сейчас же, немедленно, бескомпромиссно. Пусть даже это борьбы будет заранее обречена, сейчас бы я всё равно боролся.

– Это вы правильно говорите, сдаваться нельзя.

– Потакать чужому мнению, поступаться своими принципами… Пусть будет хуже, но зато будет хуже именно тебе, твоему Я, а не какой-то обобщённой полу-личности.

– Верно вы всё говорите, я бы, наверное, тоже никогда не предал своих принципов, каких бы потерь мне это не стоило.

– Жаль только, что кроме нас, очень мало кто думает так же.

– Да нет, думают-то так почти все, а вот в действительности…

– Слова, слова.

– Вот именно.

– Все беды из-за того, что абсолютному большинству наплевать на всё, в том числе и на себя, лишь бы жилось спокойней. Внешне всё, конечно, обстоит с точностью до наоборот, но если копнуть поглубже…

– Потому и бегут все от свободы; не хотят иметь «волю к собственной ответственности».

– Не, не бегут, конечно, тоталитаризма всё-таки ни один дурак желать не будет.

– Я в психологическом плане «бегства от свободы». Но что свобода по-настоящему мало кого волнует– это верно.

– Да.

– Хотя, что касается вашего смысла, может людям при тоталитаризме жилось бы даже и лучше.

– Почему?

– Всё решают за тебя, от тебя ничего не зависит, ты– ноль, а спокойствие– это состояние, максимально приближённое к нулю.

– Ну, вообще-то это только одна сторона медали. Обрести спокойную жизнь можно и имея всё, когда ты живёшь в согласии с самим собой, не мучаешься тем, что о тебе могут подумать, и как это на тебе отразится.

– То есть, когда ты свободен.

– Именно.

– Хм, получается, что свободное общество– это совокупность нулей.

– Получается так; когда не о чем думать, не о чем беспокоиться, зачем проявлять своё Я, и, главное, как? Ты же всё равно ни на что не повлияешь.

– Не, чушь какая-то.

– Вот до чего доводит логика,– Евгений Алексеевич засмеялся.

Игорь Сергеевич тоже улыбнулся.

– Да уж, что-то мы упустили, не учли. Надо подумать– что?

– Не успеем, у меня сейчас пара.

– А-а, понимаю.

– Уж извините.

– Да ничего страшного.

Евгений Алексеевич посмотрел на часы.

– О-ё-ё-й, мне пора бежать. Сейчас уже звонок будет, а я ещё ни ключ не отдал, ни бумаги не забрал.

– Ну что же, тогда до свидания. Понадоблюсь, звоните.

– Обязательно. Был рад вас увидеть.

– Взаимно.

– До свидания.

– До свидания.

Они пожали на прощанье руки и разошлись.

По дороге домой Игорю Сергеевичу много думалось об этом разговоре, да и вообще обо всём.

«Какая, всё-таки, интересная штука– человек. Его так просто и, в то же время, так сложно понять. Вот, к примеру, этот разговор, о чём он? Да, в общем-то, ни о чём и в то же время о многом. Как странно мы говорим: говоря одно, подразумеваем другое, начиная на этом, заканчиваем на том. Мы только и делаем, что говорим ни о чём, но при этом каждый всё понимает. Или не понимает? Разговоры, разговоры, одни разговоры. И вот из таких вот бесцельных и бессмысленных разговоров и состоит вся наша жизнь. Почему человек всегда хочет поделиться своими мыслями? Почему у людей такая жажда общения, если здесь всё равно никто ни черта не поймёт?

Может быть, мы все мазохисты или, точнее, лентяи по своей природе? Когда мысль, идея переходит границы элементарного, когда приходится развивать её с большим усилием, чтобы вышел толк, нам лень это делать. Мы делимся с кем-нибудь этой мыслью, и сразу всё становится на свои несчастные места. Мысль высказана и обоснована, что ещё надо? Всё. Нет больше моей мысли, она перешла в разряд общественной идеи, которая принадлежит всем и, в то же время, никому. А что углублять уже чужую идею? Я её отдал, дал, так сказать, пищу для размышлений, и нечего больше об этом думать.

Всё-таки странные мы существа, своё, самое ценное, хотим отдать, при этом ненавидя всё чужое.

Вот, например, я.