Полное собрание рецензий

Не знаю, как насчет метода, но прием тут один, старый добрый прием – сопоставление цитат. Ничего лучшего так называемая наука о литературе пока не изобрела – и ладно. Главное – избегать натяжек и чересчур смелых выводов. Но соблазн слишком велик.

Ну вот, скажем, автор установил, что в письмах Набокова встречаются метафоры или упоминаются реалии, позже использованные им в рассказах и в автобиографической прозе. Это любопытно, тем более что Максим Д. Шраер первый цитирует эти письма – из архива Буниных в Лидсе, из архива Набокова в Монтре. Добавим, что не всякий заметит сродство фрагментов: «черная улица, блестевшая местами, как мокрая резина» (из письма) – и «лицо, как мокрая галоша» (из рассказа «Порт», речь – о вспотевшем негре). Автор приводит несколько подобных примеров – спасибо автору. Но сколько же сказано по этому поводу пустых слов!

«Письма Бунину позволяют проследить зарождение набоковской трехступенчатой модели развития, где автобиографическая информация движется от литературных писем сквозь рассказы и романы к автобиографии…»

«Эта парадигматическая ситуация соответствует трехступенчатой модели развития набоковского творчества…»

«Охотничья образность, опробованная в рассказе и вновь пущенная в ход в „Говори, память“, свидетельствует о том, какое большое значение Набоков придавал эпистолярному прошлому своих рассказов и мемуаров…»

«Здесь перед нами нечто большее, нежели совершенная работа памяти. И это большее – набоковская убежденность, что однажды наколдованное художественное открытие вечно пребудет на кончиках пальцев художника…»

Вот поэтому так трудно читать книгу Максима Д. Шраера. Тут наблюдательность, интуиция, начитанность нейтрализованы докторальной, претенциозной риторикой. Она усложняет простые вещи, но крайне упрощает сложные.

Например: несомненно, что Набоков помнил о чеховской «Даме с собачкой», сочиняя «Весну в Фиальте». Но вряд ли ситуация описывается предложением типа: «Набоков опять вступил в многоступенчатый диалог с Чеховым, диалог, который вылился в творческое перечитывание и переписывание „Дамы с собачкой“».

(Тут, между прочим, высказано главное теоретическое убеждение Максима Д. Шраера, главная рабочая аксиома этой книги: текст всегда порождается другим текстом и объясняется им.)

Увы, инструментарием для таких открытий наш исследователь не располагает. Что где-то в чеховском рассказе имеются слова «уже пахло осенью», а в набоковском – «пахнуло… бензином, осенним кленовым листом» – об этом, конечно, можно сочинить целую страницу. Что в именах героинь совпадают три из четырех букв (а равно и их произнесение) – тоже, наверное, удивительный факт – «фонетическое сходство», научно говоря! Но на уровне сюжета теоретик прямо теряет голову, и собственный его текст становится пародийным:

«Итак, в рассказах Чехова и Набокова фигурируют: обманутые мужья, иностранцы по происхождению (немец, австровенгр), русские жены (Анна, Нина) и их русские любовники (Гуров, Васенька). Однако, несмотря на параллели, легко заметить частичный обмен нарративных функций между Гуровым и Ниной. Более того, сам характер Нины напоминает Гурова, а характер Васеньки – Анну…»

Автор играет сам с собой в поддавки, причем увлекается настолько, что за полетом его мысли не уследить. Когда на одной и той же странице сказано, что «чеховский рассказчик даже и не пытается делать вид, что он всеведущ» и что «чеховский всеведущий повествователь претендует на полную осведомленность», – читатель сбивается. И даже сообщение, что «свободный непрямой дискурс» – это просто «free indirect discourse», почти не утешает. И рассказ Чехова неузнаваем: оказывается, его финал намекает на «перспективу совместного счастья Анны и Гурова». И рассказ Набокова не волшебный, как мне казалось, если хоть на секунду вместе с нарратологом предположить, будто ржавый ключ, валяющийся на площадке, – «отсылка к тютчевским строкам „Взрывая, возмутишь ключи! Питайся ими и молчи…“»