Полярный круг

— Я — уэленский, но умею и чечетку отбивать. Научили меня на полярной станции, — продолжал хвалиться Михаил Павлович.

Он встал со стула и прошелся по тесному гостиничному номеру, выбивая такую дробь, что все здание задрожало.

В дверь заглянула дежурная по этажу:

— Товарищи! Перестаньте хулиганить!

Михаил Павлович уселся на место. Он тяжело дышал, мелкие капельки пота выступили у него на лбу и на крыльях широкого носа.

— Вот, а свое небось забыл! — с укором сказал ему Оле.

— Почему забыл? — возмутился Михаил Павлович.

Он снял пиджак, аккуратно повесил на спинку стула и оглядел комнату. Не найдя ничего подходящего, он взял со стола картонную папку «Участнику совещания оленеводов-механизаторов» и принялся ритмично постукивать по ней, напевая сначала вполголоса. Оле знал эту мелодию. Он подхватил ее, запел громко и, решительно поднявшись со стула, отошел от стола, скинув на ходу пиджак.

Это был древний танец морского охотника, вошедший потом в репертуар ансамбля «Эргырон» и перекроенный до неузнаваемости часто сменяющимися художественными руководителями. Но в своем первозданном виде он сохранялся в памяти морских охотников от побережья Ледовитого океана до селения Энмылын, в Беринговом море.

Тутын поддержал пение, принялся выкрикивать, вплетая в мелодию одобрительные возгласы. Никто специально не обучал Оле этому танцу, но он помнил его с детства и считал, что держит в памяти всегда.

Тут не утерпел и Михаил Павлович.

Он бросил папку, изображавшую бубен, и присоединился к Оле. На самом интересном месте, когда и Оле, и Михаил Павлович, и подпевающий им Тутын в самозабвении прикрыли глаза, послышался громкий окрик.

— Прекратить! — грянул в широко раскрытую дверь мужской голос.

— Это форменное хулиганство! — взвизгнула дежурная по этажу.

Михаил Павлович смущенно опустил руки. Оле еще некоторое время двигался, а потом тоже как бы завял, испуганно уставившись на вошедших.

— Мало того, что в номере распивают, да еще и демонстрации дикости устраивают! — ругалась дежурная. — Да что это вам тут — яранга или чум? Если вы не можете вести себя культурно в культурном заведении, можете уходить, никто вас тут не держит!

Михаил Павлович тем временем торопливо надевал пиджак, застегивал пуговицы. Откашлявшись, он строго сказал, обращаясь к милиционеру:

— Здесь, можно сказать, герои тундры, оленеводы! В кои веки они выбрались в цивилизованный мир, получили возможность отдохнуть, а вы… Между прочим, — Михаил Павлович обратился к дежурной по этажу, — здесь исполнялись национальные танцы, не имеющие ничего общего с дикостью! Доктор исторических наук, известный исследователь товарищ Быков, чью книгу я имел честь редактировать в нашем издательстве, указал на высокую ценность арктических культур!

Михаил Павлович говорил увлеченно, явно наслаждаясь своей речью. Глядя на него, невозможно было представить, что всего лишь несколько минут назад он отбивал чечетку, а затем исполнял древний охотничий танец.

— Но ведь вы не одни живете в гостинице, — уже мягче заговорила дежурная по этажу. — В других комнатах такие же труженики… Может быть, они отдыхают в это время?

— Я согласен с вами, — кивнул дежурной Михаил Павлович. — Но грубость — это не метод! Да, не метод борьбы с пережитками капитализма и перевоспитания отдельных граждан. Товарищи, не надо обобщать! Не надо!

Последние слова он адресовал растерянному милиционеру.

— Обобщать никто не собирается! — сердито ответил милиционер. — Я ограничиваюсь устным предупреждением и прошу вас вести себя потише и выполнять правила поведения граждан в гостинице.

Дежурная и милиционер удалились, и Михаил Павлович, снимая пиджак, грустно произнес:

— Танцев сегодня больше не будет.

Однако настроение было испорчено. Оле оглядел заваленный кусками хлеба, рыбы, мятыми пирожками стол, початые бутылки, грязные стаканы, и ему вдруг захотелось выйти на свежий воздух.

— Пойдемте погуляем! — предложил он.

— Мне вообще-то болтаться по улице нельзя, — трезво произнес Михаил Павлович, — не дай бог, кто-то из сослуживцев увидит, да и Тутыну полагалось бы быть на совещании… Знаете что?..

Михаил Павлович снова был полон энергии, и глаза его заблестели по-прежнему:

— Пойдемте ко мне! У меня трехкомнатная квартира на Портовой улице! Простор! Никого нет — жена уехала в отпуск с детьми! Давайте! И вещи забирайте! Пусть они подавятся своей гостиницей! Нет у них чувства северного гостеприимства!

Для северянина нет ничего более естественного, чем предоставить свой кров путнику, гостю. Оле и Тутын принялись собирать свои пожитки и через четверть часа вышли из номера.

— Мы покидаем вашу негостеприимную гостиницу! — демонстративно произнес Михаил Павлович ошеломленной дежурной по этажу.

— Товарищи! — вдруг взмолилась она. — Да вы что? Я же просто для пользы… Чтобы другим не мешали, немного потише вели себя… Товарищи…

Но все трое уже молча, твердо ступая, шагали вниз по лестнице, стукая чемоданами по ступенькам.

У окошка администратора разошедшийся Михаил Павлович угрожающе произнес:

— Вообще-то надо было куда следует написать, но мы, северяне, люди добрые.