Полет Пустельги

Фюрер в очередной раз отказался. Он поблагодарил Аксмана за преданность и вручил ему Железный крест 1-го класса и одновременно редчайшую награду Рейха, крест Германского ордена 2-го класса с мечами. Надо сказать, что, насколько мне известно, этой высшей партийной наградой за всю войну было награждено всего десять человек. Причем пять из них посмертно. Вечером Борман зашел ко мне вместе с Линге и пригласил через два часа в комнату для совещаний. Там должно было состояться венчание фюрера с фрейлейн Браун.

Воспоминания счастливого человека

После того как Мильх отказал Гуго Юнкерсу закупать у него новый одномоторный самолет, ведущий инженер Люфтганзы, господин Шацкий переделал в общем неплохую конструкцию в трехмоторную машину, а руководители концерна BMW предложили подыскать для нее мощный и надежный двигатель. В Соединенных Штатах нашли хороший и экономичный двигатель «Хорнет» мощностью 500 лошадиных сил, разработанный фирмой «Пратт и Уитни», который по лицензии стал выпускаться на заводе BMW. В итоге появился прекрасный транспортный и пассажирский самолет JU-52, ставший основной машиной гражданской, а в будущем и военно-транспортной авиации Германии.

Профессор Юнкерс продолжал упорствовать, отказываясь от сотрудничества с Люфтганзой в производстве новой машины. Тогда Мильх, верный своей тактике лобового удара, известил профессора о том, что Люфтганза передает заказ заводу «Фокке-Вульф», переоснащает весь парк компании новой машиной и прекращает закупку самолетов «Рорбах» у Юнкерса. Для последнего это означало банкротство концерна. Юнкерс сдался. Однако Мильх пошел дальше. Контракт, подписанный с Юнкерсом, предусматривал контроль со стороны Люфтганзы за производством новых машин, в целях чего на заводе присутствовали ее представители. Это не просто ущемило больное самолюбие Юнкерса. Авиастроительный концерн, по сути, потерял и финансовую, и технологическую самостоятельность, превратившись в придаток Люфтганзы.

В середине июня 1932 года Мильх вызвал меня в Дессау на авиазавод и поручил провести первые испытательные полеты новой машины. На летном поле моему взору предстал летательный аппарат, своей красотой вызвавший восхищение. В его дизайне отсутствовала присущая всем современным транспортным самолетам угловатость. Линии корпуса были сглажены и как будто устремлены вперед, словно находились в постоянном стремительном движении. Корпус самолета, выполненный из рифленых листов дюраля, сверкал в лучах яркого летнего солнца. Просторный и светлый салон, рассчитанный на восемнадцать пассажиров, отделан панелями из ясеня. Удобные пассажирские кресла из натуральной кожи раскладывались в трех позициях, что позволяло пассажирам занимать полулежачее положение и вытягивать ноги. В салоне над креслами имелись просторные закрывающиеся антресоли для багажа. Иллюминаторы изготавливались из толстого, тщательно отшлифованного, цейсовского стекла. Туалет был снабжен водосливом, умывальником, зеркалом. Пол салона украшала ковровая дорожка. Салон утеплили, установили стационарные калориферы, заполнявшиеся горячим воздухом, усилили шумоизоляцию. Пассажирам теперь не требовалось приникать к кислородным маскам на высоте свыше 4300 метров. Необходимые дозы кислорода автоматически впрыскивались в салон из баллонов, как только самолет поднимался выше этого рубежа. Воздух в салоне всегда оставался свежим и чистым.

Пилотская кабина порадовала простором, отличным обзором, удобным креслом и подсвечивающейся приборной панелью. Штурвал и педали имели плавный ход, что создавало пилоту дополнительные комфортные условия. Все три члена экипажа обеспечивались современными шлемофонами, снабженными внутренним переговорным устройством. На машину установили мощную радиостанцию большого радиуса действия. Шасси пока еще не убирались, но имели надежные тормоза, что позволяло использовать посадочную полосу ограниченного размера.

Первый испытательный полет я совершил один, без экипажа, представителей завода и Люфтганзы. Включил зажигание, прогрел двигатели и был удивлен, насколько машина резво набирала обороты. Короткий разбег, быстрый подъем до нормативной высоты в шесть километров, отличное поведение в горизонтальном полете, отзывчивость на движение штурвала при поворотах, убедило меня в прекрасных качествах этой надежной, легко управляемой и послушной машины. Когда я разгонял ее до максимальной скорости 265 километров в час, не чувствовалось ни вибрации корпуса, ни натужного рева двигателей. Я посадил машину и долго сидел в пилотском кресле, наслаждаясь блаженным состоянием, которое нельзя выразить словами. Я был просто счастлив.

Отворилась дверь, в кабину с испуганными лицами протиснулись бортинженер с врачом. Доктор хмуро поглядел на меня, поводил перед моим лицом ладонью, подергал мое плечо.

— С вами все в порядке, господин летный капитан? — спросил он.

Из салона послышался гул множества голосов и среди них громовой Мильха: «Что с Бауром? Где врач? Врача, быстро!».