Полет Пустельги

— Летели мы с фон Греймом в ужасную погоду на каком-то жутком фанерном ящике, похожем на гроб. Меня сразу начало тошнить. Пока мы полдня добирались до Берлина, я неоднократно опорожнял за борт свой желудок. Прилетели, а путч оказался подавленным. Совершенно разбитым, больным и тоже подавленным был и я. Тогда я дал зарок, никогда больше не садиться в летательный аппарат.

Я постарался успокоить Гитлера. Я говорил, что за двенадцать лет авиация стала совершенно иной. Современный пассажирский самолет надежен и комфортен. Я перечислил ряд известных в Германии фамилий и зарубежных именитых пассажиров, которые передвигались на большие расстояния исключительно воздушным транспортом. В заключение я сказал:

— Мой фюрер, вы не похожи на человека, который страдает тошнотой в полете.

— Вы полагаете? — рассмеялся он.

— Я в этом абсолютно уверен. Я слишком долго работаю пилотом и могу сразу определить, кто из пассажиров будет мучительно переносить полет. Вы не из тех. Но я все же позволю себе дать вам несколько советов.

— Это интересно, — Гитлер был весь во внимании.

— Если вы опасаетесь, советую садиться спереди, рядом с пилотской кабиной. Даже рядом со мной, в кресло бортинженера. Во-вторых, запаситесь леденцами, возите их всегда с собой и сосите во время полета. Это здорово помогает. В-третьих, старайтесь никогда не глядеть в пол или вниз через иллюминаторы. Смотрите через пилотскую кабину в лобовое стекло. Вы будете психологически гораздо увереннее. В полете пейте горячий кофе или чай. Это отвлекает и успокаивает. Вот, собственно, и все.

— Баур, — он встал и крепко пожал мне руку, — я верю в вас. — Он рассмеялся и закончил: — Что мне еще остается делать?

Берлин. 9—10 мая 1945 года

Дежурный по отделу контрразведки армии сообщил Савельеву, что сюда они перебазировались только вчера. Конечно, днем все немного выпили за победу, но пьяных нет. Лейтенант показал его комнату. Капитан Вершинин, замещавший Савельева, радостно встретил командира. Его тоже повысили в звании. На плечах красовались новенькие майорские погоны. Поздравили друг друга, рассказали о новостях. Савельев, то и дело, поглядывая на часы, проинформировал:

— Завтра ты, Николай Николаевич, примешь от меня дела. Приказ уже есть. Тебе будет полегче, с вас снимается работа по Гитлеру. Только прошу тебя, если выяснишь что-то новое, помоги нам, дай сигнал. Где мы с Грабиным базируемся, знаешь.

Вершинин, конечно, был рад новому назначению. Но, с другой стороны, потерять такого опытного, умного и порядочного командира, остаться один на один с огромным возом работы было страшновато.

— Не волнуйтесь, Александр Васильевич, все сделаем, как надо. Поможем всем, что в наших силах. Честно скажу, трудно будет без вас.

— Спасибо. Будь добр, — попросил Савельев, — дай команду мои вещи перенести. Да уложи где-нибудь поспать.

Вершинин ненадолго вышел. Вернулся со старшиной Кухаренко, сияющим, словно новый рубль, от встречи с командиром.

— Не извольте беспокоиться, товарищ подполковник, ваш кабинет готов в лучшем виде. И постель там уже застелена. Вот только помоетесь с дороги, покушаете и можете ко сну отходить. Кулешов накормлен. Уже дрыхнет без задних ног.

Савельев кратко поведал старшине, что у кабинета новый хозяин, но пару часов он поспит. Кухаренко, получив указания перенести вещи подполковника в дом напротив, вышел расстроенный.

Вершинин, понимая неловкость Савельева, опережая затянувшийся вопрос, сказал:

— Старший лейтенант Сизова здесь.

В маленькой комнатке, освещенной керосиновой лампой, на постели, подогнув по-детски ноги, с книгой в руках сидела Лена. Не сразу узнав в полумраке Савельева, она медленно поднялась, бросилась к нему. Прошептала, вытирая слезы о его колючую щеку:

— Будто год прошел, как расстались.

Говорили и говорили, перебивая друг друга, пока Савельев не уснул, как убитый. В половине второго ночи в дверь громко постучали. Старшина Кулешов разбудил командира, как было велено. В знак «благодарности» выслушал от Сизовой злые упреки. Обидевшись, Кулешов на прощание буркнул:

— Вы, товарищ старший лейтенант, можете, конечно, сколько угодно обижать младшего по званию. Но командиром пока у меня подполковник Савельев. И мне ваши несправедливые слова неинтересны.

Савельев, слушавший эту пикировку, громко расхохотался, вскочил с постели, обнял Лену, скомандовал:

— Товарищ старший лейтенант, пока я буду мыться и бриться, чтобы завтрак или, уж и не знаю, ужин, что ли, стоял на столе.

Грабин, по всей видимости, спать не ложился. В клубах табачного дыма, при тусклом освещении, со всклокоченной шевелюрой он был похож на средневекового алхимика. Выпили крепкого кофе. Грабин испытывающе спросил:

— Ты, Савельев, сам веришь в смерть Гитлера? Только, пожалуйста, без пафоса.

— Верю, товарищ полковник.

— Тогда давай будем отрабатывать эту версию. Тем более, что для других у нас вообще нет никаких фактов. Итак, — Грабин взял чистый лист бумаги и карандашом расчертил его на две половины, — факты, улики, показания, работающие на нашу версию.