Полет Пустельги

Гитлер, конечно, опасался. И, хотя он держался оптимистично, даже задиристо, глаза и руки выдавали его волнение. Я посадил его рядом с собой в кресло бортинженера, остальные разместились в салоне, кому как было удобно. С погодой нам повезло. Я держал машину на высоте 4500 метров. Гитлер чувствовал себя хорошо, спрашивал о приборах, интересовался техническими характеристиками самолета. Когда Отто Дитрих предложил ему посмотреть свежие мюнхенские газеты, он отмахнулся, дав понять, что ему и без прессы интересно. В середине полета Цинтль угостил нас кофе, и я видел, как фюрер пил его с большим удовольствием.

Я мягко посадил машину в Дрездене, подрулил к зданию аэропорта. Гитлер вместе со штабом, встречавшим его гаулейтером Саксонии и охраной из местных штурмовиков, уехал на собрание. Примерно через час вся компания вернулась на аэродром. В буфете аэропорта быстро выпили по чашечке кофе, съели по бутерброду и отправились в Лейпциг. Там Гитлер выступил в переполненном до отказа городском выставочном зале. Ровно через час мы уже были в воздухе и летели в Хемниц, а еще через полтора часа приземлились в Плауэне. Была уже ночь, и я, честно говоря, побаивался сажать машину на маленький аэродром Плауэна, расположенный в северных отрогах Рудных гор. Но все, слава богу, обошлось. Пассажиры не заметили моего волнения. Гитлер, казавшийся совершенно не уставшим, подарил мне огромный букет белых роз из тех цветов, которыми его завалили сторонники партии в Дрездене, Лейпциге и Хемнице. Ганфштенгль, покидая салон, хлопнул меня по плечу и весело сказал:

— Ну, Баур, вы настоящий маэстро. Похоже, с вами мне не удастся испытать удовольствия свободного падения.

— Еще не вечер, Пуци, — угрюмо заметил выходивший вслед за ним Гофман, — еще не вечер. — От фотографа несло коньяком.

После собрания в Плауэне все отправились на машинах в Цвиккау. Там состоялся ночной, последний за эти сутки митинг. Мы же с бортинженером при свете прожекторов осмотрели машину, заправили ее и, как убитые, уснули в маленьком номере придорожного мотеля на шоссе Лейпциг — Регенсбург.

Утром следующего дня вылетели в Берлин. Гитлер был в приподнятом настроении. По нему и не ощущалась та тяжелая психофизическая нагрузка, выпавшая на его плечи за минувшие сутки. Дальний перелет из Баварии в Саксонию, пять городов, пять выступлений. Я был горд за него и искренне счастлив, принося пользу своему фюреру.

Гитлер в этот раз сел в салон на первое сиденье. Отто Дитрих и Ганфштенгль передали ему целую кипу свежих утренних германских газет с восторженными отзывами на его выступления и его прогрессивную тактику ведения избирательной кампании. Авиация позволила ему за сутки выступить в пяти крупнейших городах Саксонии, где позиции НСДАП всегда были уязвимы. Он с удовольствием читал прессу, комментировал отдельные публикации, вел оживленный разговор с коллегами. Когда вся компания пила кофе, я подумал: «Как будто мы летаем вместе уже давным-давно. Значит, все нормально».

В берлинском аэропорту Темпельхоф Гитлера ожидали тысячи членов партии, штурмовики с развернутыми знаменами. К трапу самолета подошли Геринг, Геббельс, Гиммлер, Грегор Штрассер, другие партийные лидеры. В этот день Гитлер выступал в берлинском Дворце спорта. Геринг вручил мне пригласительный билет и сказал, чтобы я был непременно.

Дворец спорта еще за несколько кварталов был оцеплен усиленными нарядами полиции и конной жандармерии. Сам дворец находился в плотном кольце штурмовиков. Хотя правительство в декабре тридцать первого года запретило ношение формы военизированных структур всех политических партий Германии, штурмовики были облачены в новую коричневую форму. Полиция их не трогала.

Я думаю, Гитлер произнес одну из лучших своих речей. В столице Пруссии, где к НСДАП традиционно относились враждебно, он основной акцент сделал на социальные вопросы. В условиях разразившегося экономического кризиса безработица вновь стала главным бичом немцев. Когда же Гитлер произнес: «Отдайте свои голоса НСДАП, и через полгода я ликвидирую безработицу в стране, я, став канцлером, лично устрою на работу каждого безработного», зал взорвался. Одобрительный гул, оглушительный шквал аплодисментов, казалось, обрушат перекрытия и стены. Это был полный успех.

После выступления Гитлер и Геринг пригласили всех партийных руководителей, всех членов избирательного штаба на ужин в ресторан отеля «Кайзерхоф». В этом же отеле для нас были заказаны номера. Пригласили никогда не входившего в партийную верхушку Мильха. Меня не пригласили. Это задело мое самолюбие. Но я стерпел. Поздно вечером ко мне в номер постучали. Я отворил дверь и удивился. С бутылкой коньяка в одной руке и с рюмками в другой стоял Ганфштенгль.

— Господин Баур, вы позволите? — спросил он.