Полет мотылька

– А что дальше? – развел руками Марк Захарович. – Дальше – как обычно. Я побежал, вызвал «Скорую». Потом мы с Сивкиным натолкали Семецкому в рот таблеток, какие только были у него на окне. Без них бы он к тому времени, когда «Скорая» приехала, точно кончился бы, а так – ничего, отходить начал. В смысле, отпустило его, лицо не такое красное стало. Хватать нас с Сивкиным за руки принялся – вроде как сказать чего хотел. Наверное, благодарил за то, что жизнь ему спасли. Где-то через час явились двое здоровенных санитаров. Плечи – во, морды – во, – Марк Захарович руками показал размеры, – все равно что тот артист, который, помните, все вернуться обещал. Где, говорят, ваш псих. Оказывается, «Скорую» прислали из психушки, а в направлении написали, что у нас в квартире буйно помешанный. Любому олуху при одном только взгляде на Семецкого ясно стало бы, что у старика сердечный приступ, а эти двое стоят, в затылках чешут. Понятное дело – не их профиль. Ну, ладно, говорят, отвезем его в больницу, раз уж приехали. Носилки притащили. А Семецкий к тому времени совсем уже ожил, даже сопротивляться начал, когда его на носилки укладывали. Ну, у этих двоих не очень-то посопротивляешься. Уложили они Семецкого на носилки и понесли вниз по лестнице. Лестница у нас сами знаете какая – не развернуться. Вот они на первом же пролете и опрокинули носилки. Семецкий упал и вниз по ступенькам. – Марк Захарович тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. – Когда его снова на носилки клали, он уже и не шевелился. Глаза закатились, а шея – вот так. – Шпет попытался изобразить, как выглядит человек со свернутой шеей. – Короче – труп.

– Вот оно, значит, как, – скорбно покачал головой Геннадий Павлович.

– Да, так оно всегда и бывает, – согласился Шпет. – Живет человек, живет и вдруг… – Растопырив пальцы, Марк Захарович изобразил нечто, похожее на фейерверк. – А вы, Геннадий Павлович, собственно, что хотели от Семецкого?

– Ну, теперь это уже не имеет значения, – махнул рукой Геннадий Павлович.

– Верно, – снова согласился Марк Захарович.

– А Сивкин как?

– А что Сивкин? – пожал плечами Марк Захарович. – С Сивкиным все в порядке.

– Так, может быть, мне с ним поговорить?

– О чем?

– О соседях. – Геннадий Павлович кивком указал на дверь, за которой находилась пустая комната.

– Поговорить-то с ним, конечно, можно, – словно размышляя вслух, произнес Марк Захарович. – Да только толку от этого все равно не будет. Вы ведь знаете Сивкина. – Согнутым указательным пальцем Шпет постучал по лбу. – Его сейчас спроси, он уже не вспомнит, кто такой Семецкий.

– Да, конечно, – кивнул Геннадий Павлович.

Разговор был закончен, но Марк Захарович почему-то все стоял и смотрел на Геннадия Павловича, как в кино про шпионов – будто ждал, когда будет назван пароль.

– Да, – с сожалением об участи старика Семецкого произнес Геннадий Павлович.

– Да, – как-то совершенно невыразительно повторил следом за ним Марк Захарович.

– Ну, я, пожалуй, пойду. – Геннадий Павлович звякнул ключами и указал на дверь своей комнаты.

– Конечно, конечно, – улыбнулся Марк Захарович.

Геннадий Павлович кивнул и зашагал по коридору. На этот раз он намеренно плотно и звучно припечатывал подошвы к полу, дабы Марк Захарович не подумал, что он таится или, не дай бог, что-то скрывает.

– Да, и вот еще что! – услышал он за спиной голос Шпета. – В комнате, которая вас интересует, никто никогда не жил!

– Я знаю, – на ходу бросил через плечо Геннадий Павлович.