Полет мотылька

Осторожно заперев входную дверь, Геннадий Павлович направился было к двери свой комнаты, но, не пройдя и половины пути, остановился. Ключ, который он уже держал в руке, тихо звякнув, упал на кольцо, кольцо скользнуло на палец. Неслышно ступая, Геннадий Павлович подошел к двери комнаты, расположенной напротив той, где проживал старик Семецкий. Калихин знал, что комната пуста, но что-то тянуло его к ней. Он не думал, что за дверью спрятаны ответы на мучившие его вопросы, он просто пытался понять, кто была та девушка по имени Марина, чей смутный образ непрестанно преследовал его. Быть может, когда-то Марина жила в этой комнате? Геннадий Павлович осторожно потянул за дверную ручку. К его удивлению, дверь неслышно приоткрылась. Комната выглядела так, словно в ней никто никогда не жил. Пол был покрыт пылью и обсыпавшейся с потолка штукатуркой, выгоревшие обои неопределенного цвета лохмами свисали со стен, выставляя напоказ наклеенные под ними старые, пожелтевшие газеты, грязные стекла едва пропускали дневной свет. С потолка свисал электрический шнур, завязанный узлом. Искать здесь было нечего, и Геннадий Павлович закрыл дверь. Шпет говорил, что комната пустует с тех пор, как он переехал в эту квартиру. Но что, если он просто не помнил девушки по имени Марина? Что, если он так же, как и Калихин, утратил часть своих воспоминаний, получив взамен ложные? Геннадий Павлович быстро перешел на другую сторону коридора и тихонько постучал в дверь старика Семецкого. В конце концов, он ничего не потеряет, если спросит Семецкого, не помнит ли он своих соседей напротив. Подождав какое-то время и не получив ответа, Геннадий Павлович сообразил, что стучал он, должно быть, слишком тихо – Семецкий был туг на ухо и мог просто не услышать. Геннадий Павлович постучал еще раз, чуть громче и настойчивее. Открылась дверь, но не та, у которой он стоял, – из соседней комнаты выглянул Марк Захарович Шпет. Волосы у него были всклокочены, лицо помятое и слегка опухшее, словно после сна. Ему потребовалось несколько секунд для того, чтобы сфокусировать взгляд. Когда же Марк Захарович узнал Геннадия Павловича, лицо его удивленно вытянулось, как будто явление Калихина было чем-то в высшей степени необычным.

– Это вы, Геннадий Павлович? – произнес он, слегка запнувшись на имени.

– Да. – Геннадий Павлович улыбнулся, как будто извиняясь за что-то, и стыдливо спрятал руки за спину.

– А Семецкого нет, – покачал головой Марк Захарович.

– Как нет? – удивился Геннадий Павлович.

Старик Семецкий был знаменит тем, что никогда не покидал квартиры. Даже продукты ему приносил на дом какой-то паренек из районной управы. Чем уж заслужил такую честь Семецкий, для всех остальных обитателей квартиры оставалось загадкой.

– Умер. – Лицо Марка Захаровича приобрело скорбное выражение.

– Как умер? – опешил Геннадий Павлович.

Ему показалось, что о скоропостижной смерти Семецкого он уже когда-то слышал.

– Ну, знаете, как это обычно бывает, – объясняя, принялся разводить руками Шпет. – Семецкий был уже далеко не молодым человеком…

– Когда? – перебил его Геннадий Павлович.

– Сегодня, – Марк Захарович протянул руки вперед, словно взывая о помощи. – Сегодня днем, часа в два. Я сижу у себя в комнате, слышу – кто-то в стенку колотит. Пошел к Семецкому, хотел уже ругаться с ним. Хорошо еще, дверь оказалась не заперта. Семецкий лежит на кровати, лицо багровое, руками за грудь держится. Он уже и говорить не может, только пяткой в стенку стучит. – Марк Захарович усмехнулся невесело. – Старый вроде бы, а все одно – жить хочется.

– Что дальше? – прервал его рассуждения о бренности всего сущего Геннадий Павлович.