Полет лебедя

Словно назло Хансу Кристиану, убежденному, что этот день никогда не придет, он все-таки наступил. Как всегда, холодное декабрьское солнце бросало свои блеклые лучи, слишком слабые, чтобы согреть от ледяного ветра, прилетающего с моря. Торговцы направлялись на рынок со своими тележками, а домохозяйки спешили туда же за покупками. Напротив театра кассир приступил к работе. Рядом с его будкой бегали ребятишки, размахивая афишами. Даже из окна кабинета наверху здания Андерсен мог прочесть магическое слово, напечатанное на них большими черными буквами, — «Мулат». В маленькой комнате он находился один. Ханс Кристиан прибежал туда еще рано утром, даже не успев позавтракать. Он был слишком возбужден для этого. Он видел, как устанавливались декорации, как рабочие сцены приносили искусственные цветы и пальмы, которые должны создать впечатление тропического пейзажа Вест-Индии. Наконец, отвлекшись от созерцания здания театра, Ханс поднял свой взгляд и посмотрел вдаль.

Он видел шпили замка Фредериксборг и его сияющие окна. Где-то в одной из его огромных комнат лежал умирающий старик. Четыре дня ожидали его смерти, а сегодня прошли слухи, что этот час наступил, поэтому все знатные жители города собрались во дворце. Среди них был и герр Коллин. Он ушел рано, пообещав, что вернется тотчас же, как будут какие-то новости. Теперь, глядя на шпили и башни в поисках успокоения, взволнованный молодой человек шептал молитву. Король не может умереть сегодня. Если это произойдет, то театр будет закрыт на период траура, а судьба Ханса Кристиана как сценариста зависела от воли публики, которая соберется сегодня.

Он распахнул ставни и перегнулся через подоконник. В комнату влетел ледяной ветер, разбросавший по полу листки бумаги. Ханс не почувствовал его. Его мысли летели к темной комнате в замке Фредериксборг и жаждали, чтобы старик из последних сил боролся со смертью, хотя бы до полуночи. Для него несколько часов ничего не изменят, но они могут изменить все для Ханса Кристиана.

Дверь за его спиной открылась и захлопнулась, но он не почувствовал, что кто-то вошел в комнату, до тех пор, пока на его плечо не легла чья-то рука.

— Андерсен! Что ты делаешь? Ты же вывалишься в окно! Смерть автора вряд ли будет хорошим эпилогом для вечерних празднований.

Ханс Кристиан откинулся назад в комнату.

— Не шути о смерти, Эдвард, тем более, когда она ходит неподалеку, намереваясь разрушить мою карьеру.

— Я не шутил. Закрой окно, Ханс Кристиан. Иначе ты нас заморозишь.

Ханс посмотрел на него грустными глазами.

— Интересно, а понимаешь ли ты то, что еще меня не поздравил? — Он ждал. Но Эдвард молча прошел через комнату и закрыл окно.

— Твой отец тоже не сказал ничего. В крестьянах на улице и то больше энтузиазма, чем у моих друзей! Весь день они ходят там внизу, читая афиши и покупая билеты. Слышишь их! Они пришли посмотреть мою пьесу. Мою! Неужели ты не гордишься мной, Эдвард?

— Конечно, горжусь, — произнес Эдвард, подходя к столу своего отца и садясь в кресло. — Зачем нужны слова! Подобные вещи и так понятны между друзей.

Разочарованный молодой человек последовал за ним и, перегнувшись через стол, произнес:

— Ты говоришь, что гордишься мной, только потому, что я спросил тебя. Ты знаешь, что одно-единственное слово похвалы от тебя значит для меня больше, чем признание всего Копенгагена. И все же ты лишаешь меня его. Что мне такого сделать, чтобы задобрить тебя?

— О, — нетерпеливо начал Эдвард, но взял себя в руки. Гетти попросила его сегодня обращаться с Андерсеном очень осторожно.

— По-моему, еще рано принимать поздравления по поводу пьесы. Мы верим, что она хороша, но последний приговор вынесет Публика.

— А ты думаешь, ей позволят сделать это сегодня, — произнес Ханс, погружаясь в противоположное кресло. — Королю стало хуже, а ты мне не сказал.

— Не делай преждевременных выводов! Я ничего не слышал о его состоянии с полудня. Тогда думали, что он умирает.

— Но герр Коллин все еще во дворце?

— Да, он вернется сразу же, как только что-нибудь узнает.

Ханс Кристиан подошел к окну и прижался своим лицом к холодному стеклу.

— Перед билетной кассой образовывается очередь, Эдвард, несмотря на то, что еще целый час до открытия! Они пришли посмотреть мою пьесу! О, мои милые зрители, вы увидите мою пьесу!

Эдвард невольно вздохнул и раскурил свою трубку. Андерсен в кризисе был сущим испытанием.

Теперь он вновь пытался открыть окно, яростно дергая задвижку.

— Что-то случилось! Люди бегут! Эдвард, подойди и посмотри! Я не осмеливаюсь!

Молодой Коллин подбежал и посмотрел в окно. Затем с видом наигранного раздражения взял Ханса за руку и отвел обратно к креслу.

— Это всего лишь очередная партия декораций. Возможно, последняя. Сядь и прекрати волноваться!

— Они не успеют собрать декорации вовремя. Я знаю это! Они…

Эдвард толкнул его в кресло и, насильно удерживая в нем, произнес:

— Если ты не будешь сидеть спокойно, я клянусь, что привяжу тебя! Посмотри, как трясутся твои руки! Да у тебя лихорадка!

— Мое лицо горит, посмотри на мой язык.

И он вывалил его наружу.