Полет аистов

Наконец показалась больница, прямоугольное трехэтажное здание тоскливого цвета. Оно было построено в колониальном стиле: по фасаду тянулись каменные балконы, кое-где украшенные белой лепниной. Латерит и буйная растительность нанесли строению непоправимый ущерб. Лес и красная земля брали стены приступом, вгрызаясь в них корнями и оставляя багровые следы. Камень словно набух, пропитанный влагой.

Мы вошли в сад. На ветках деревьев сушились халаты хирургов. Вся ткань была в ярко-алых пятнах. Жозеф заметил выражение ужаса на моем лице и рассмеялся: «Это не кровь, хозяин, это земля – латерит. Его невозможно отстирать».

Он отступил и пропустил меня вперед. В вестибюле с шероховатыми бетонными стенами и протертым до дыр линолеумом было пустынно. Жозеф постучал по стойке. Прошла минута, другая, третья... Наконец появился высокий парень в белом халате, сплошь покрытом красными пятнами. Он сложил руки и поклонился.

– Я могу чем-нибудь вам помочь? – спросил он елейным голосом.

– Альфонс Мконта у себя?

– Никого нет, сегодня же воскресенье.

– А ты никто, что ли?

– Я Жезю Бомонго. – Парень снова поклонился, потом медовым тоном добавил: – К вашим услугам.

– Мой друг хотел бы взглянуть на архивы тех лет, когда здесь лечили только белых. Это возможно?

– Понимаете, это угрожает моему служебному положению, и...

Жозеф выразительно взглянул на меня. Я для виду поторговался и выложил банкноту в десять тысяч центральноафриканских франков. Жозеф удалился. Я последовал за моим новым проводником по темному цементному коридору. Затем мы поднялись по лестнице.

– Вы врач?

– Нет, санитар. Но здесь это почти одно и то же.

Преодолев несколько лестничных пролетов, мы очутились в светлом коридоре, куда сквозь ажурные решетки окон проникало солнце. В воздухе стоял густой запах эфира. Мы проходили мимо комнат, в которых не было ни одного больного. Только валялся в беспорядке кое-какой инвентарь: кресла на колесиках, длинные металлические штанги, розоватые простыни, прислоненные к стенам части кроватей. Мы находились на чердаке больницы. Жезю вытащил связку ключей и отпер скрипучую, покосившуюся железную дверь.

Он остановился на пороге.

– Все медицинские карты лежат вперемешку, – пояснил он. – После падения Бокассы предприниматели сбежали из страны. Клиника два года не работала, потом мы снова ее открыли и стали принимать наших граждан: у нас ведь теперь есть свои врачи. Здесь не так много медицинских карт. Белые редко лечились в Банги. Только в экстренных случаях, когда их нельзя было перевозить. Или, наоборот, когда их заболевание не представляло опасности. – Жезю пожал плечами. – Медицина в Африке – сплошное несчастье. И все об этом знают. Люди лечатся только у знахарей.

С этими словами Жезю развернулся и величественно удалился. Я остался один.

В хранилище не было ничего, кроме нескольких столов да разрозненных стульев. Стены потемнели от грязных потеков. В расплавленном воздухе слышались отдаленные крики. Архивы я нашел в железном шкафу. На четырех полках кучами валялись пожелтевшие, отсыревшие папки. Я просмотрел некоторые из них и понял, что лежат они в полном беспорядке. Из нескольких столов я соорудил нечто вроде подставки и разложил их на кучи. Получилось пятнадцать кип по нескольку сотен в каждой. Я вытер пот, струившийся по лицу, и приступил к разборке.

Я стоял согнувшись и вытаскивал первый листок из каждой карты. На нем значились имя, возраст и гражданство пациента. Дальше следовали записи о заболевании и назначенных препаратах. Так я пролистал тысячи папок. Имена французов, немцев, испанцев, чехов, югославов, русских и даже китайцев прошли у меня перед глазами вместе с названиями их разнообразных болезней, вызывавших у хилых иностранцев только небольшую температуру. Малярия, колики, аллергии, солнечные удары, венерические заболевания... Далее следовали названия одних и тех же лекарств, а затем, крайне редко, – листок с просьбой об отправке на родину и адресом посольства. Шли часы, сменялись кипы папок. К пяти вечера я закончил поиски. Нигде я не нашел ни одного упоминания ни о Бёме, ни о Кифере. Даже здесь старина Макс уничтожил все следы.

За моей спиной послышались шаги. Пришел Жезю, чтобы узнать, как у меня дела.

– Ну что? – спросил он, просунув голову в дверь.

– Ничего. Я не нашел ни одного упоминания о человеке, которого ищу. Между тем мне хорошо известно, что он регулярно посещал эту больницу.

– Как его зовут?

– Бём. Макс Бём.

– Впервые слышу.

– Он жил в Банги в семидесятые годы.

– Бём – это немецкая фамилия?

– Он швейцарец.

– Швейцарец? Человек, которого ты ищешь, – швейцарец? – Жезю расхохотался, хлопая в ладоши. – Швейцарец! Так бы сразу и сказал. Здесь бесполезно искать, хозяин. Медицинские карты швейцарцев совсем в другом месте.

– Где? – нетерпеливо спросил я.

На лице Жезю выразилось возмущение. Он помолчал несколько секунд, потом погрозил мне длинным, выгнутым на конце пальцем.