Мне было не трудно доказать им это, указав на пример Малороссии и Польши; первая по своей воле встала под защиту московских царей; вторая истерзана и порабощена с согласия двух великих германских держав той славянской державой, что называет себя защитницей славян; и та, и другая в равной степени доведены сейчас до столь опустившегося, столь ничтожного состояния, которое трудно представимо даже в славянских странах, находящихся под игом немцев или турок. Я привел им, наконец, пример самой Великороссии, где все то, что составляет достоинство, право, жизнь и благополучие наций, с самого начала отдано на грубый и алчный произвол бесстыжей бюрократии и систематически приносится в жертву главной заботе и, образно говоря, религии империи: всесилию царя как внутри, так и вне страны.
Уже тогда, не останавливаясь на бесплодных и всегда напрасных обвинениях против личностей, более или менее представляющих эту державу, я стремился, главным образом, доказать, что зло и преступления, которые проявляются и позорят политическое существование империи, присущи самому принципу государства, и что для освобождения славянских или неславянских народов, стонущих под ярмом царей, нет никакого иного средства, кроме роспуска империи. Я добавлял, что, пока эта империя существует, русские, вынужденные союзники немецкой политики, неизбежно будут не братьями, а врагами славян. Пока она будет стоять, говорил я, вы всегда увидите ее на стороне двух великих германских держав, Австрии и Пруссии, ее неразлучных подруг и сообщниц, всегда плетущих заговоры и всегда действующих заодно против свободы славянских или неславянских народов.
Как следствие, я посоветовал австрийским славянам отринуть как опасных обманщиков или предателей пропагандистов московского панславизма, как и нового австрийского славизма, изобретенного или по крайней мере публично представленного в тот же год чешским историком, доктором Палацким, сторонниками которого были Ригеры, Браунеры, Туны и разные другие политические эквилибристы, о которых мне уже представился случай выразить свое мнение выше. Я им посоветовал принять полностью, исключая все иное, принцип народной, социальной и демократической революции, и, забыв обо всех исторических претензиях, изгнав из своих сердец глупые расовые предубеждения, протянуть братскую руку революционерам Германии и Венгрии, которые, со своей стороны, отбросив все мысли о господстве, искренне признали бы неоспоримое право славян на автономное существование. В конце я завершил свою брошюру заявлением о моем глубоком убеждении, что освобождение славянских, немецких, венгерских, итальянских народов может произойти, а их свободные федерации могут создаться только на руинах российской, австрийской, прусской и турецкой империй.
Такой была брошюра, [[Призыв к славянам (Призыв к немцам) г-на Бакунина, 1849 г., Лейпциг.]] ставшая основанием для обвинений, брошенных мне в 1868 году тем самым господином Боркхеймом, которого я, не без причины, назвал исполнителем возвышенных сочинений и распространителем не столько мыслей, сколько личной злопамятности гражданина К. Маркса. В серии статей, опубликованных в берлинском "Zukunft" («Будущее») - тогда главном органе буржуазной демократии на севере Германии, учредителем или главным редактором которого был доктор Якоби из Кенигсберга, - господин Боркхейм, вооружившись всем тем арсеналом глупостей, гадкой злобы и грязи, на которые он, кажется, имеет монополию, атаковал меня с пылкой яростью. Его статьи, полные гнусных и нелепых намеков, были настолько лишены здравого смысла, были столь бессвязными, столь глупыми, что пробежав их дважды, я в них почти ничего не понял. Одно было очевидно: он обвинял меня в панславизме, цитируя при этом без разбора фразы, вырванные из брошюры, полностью направленной против панславизма. Невозможно было поверить своим глазам. Но такова добросовестность этих личностей, лишенных рассудка и нравственного сознания. Клевета, глупая и циничная ложь составляет их силу... Опустим это.