Она была бы, действительно, безумием, если бы это не была патриотическая уловка. Надо было любой ценой отвлечь общественное внимание от недавних завоеваний Пруссии и успокоить тревоги, усыпить враждебность, которые неслыханное продвижение этой новой германской державы, едва родившейся и уже столь громадной и угрожающей, не могли не спровоцировать во всех странах Европы. Признавая ее неприятные стороны и варварские проявления, которые, впрочем, довольно трудно отрицать, настолько они были явными и циничными, они хотели найти ей извинения и узаконить, по крайней мере, ее, так сказать, переходную необходимость, представляя ее как единственно способную остановить постепенные завоевания бесконечно более варварской державы - России. Таким образом, это прусско-германское полуварварство рекомендовали как средство, без сомнения очень горькое, отвратительное, но спасительное от полного варварства московской империи. Новая прусско-германская империя представлялась, таким образом, как необходимое зло.
То, что немецкие патриоты всегда забывали нам показать, так это ту силу и средства, которыми, как им кажется, они могут располагать, чтобы вынудить германизированную Пруссию или скорее пруссифицированную Германию обернуться именно против России, во благо европейской цивилизации, и чтобы помешать ей повернуться, наоборот, против либеральной, демократической, социалистической Европы, ради военного и бюрократического кнуто-германизма, первым представителем которого в Европе была до 1871 года Российская империя, но которая сегодня лишь вторая; первое, почетное место инициатора всех реакционных предприятий против Западной Европы, бесспорно, принадлежит сегодня пруссифицированной Германии.
Этих средств и этой силы у социал-патриотов Германии нет. Но они о них мечтают. Я позже расскажу о прекрасном способе пропаганды и действий, который они изобрели и который называют законной политической агитацией. В научной экономике новой империи она играет важную роль предохранительного клапана, но они ждут от нее чудес. До настоящего времени все это привело лишь к нескольким красивым, но бесплодным речам пророков в пустыне, произнесенных двумя или тремя депутатами-социалистами, утонувшими в буржуазной массе национального парламента. Все это время панславистская Россия и пангерманская Пруссия, нежно слившись в реакционных объятиях, мало говорят и много делают.
Пусть не говорят, что, будучи сам русским патриотом, я стараюсь, в свою очередь, привлечь внимание трудящихся Западной Европы к честолюбивым и гибельным проектам новой империи, буржуазной цивилизаторской Германии, с единственной целью отвлечь его от весьма реальных и серьезных опасностей, которыми деспотичное варварство царей со всей очевидностью угрожает сегодня делу освобождения человечества и зарождающейся цивилизации народных масс - единственному, чему можно, по здравом рассуждении, поклоняться, - но которую добрые буржуа всех стран Европы, столь же напуганные, сколь возмущенные этим одновременным пробуждением черни, до сих пор их смиренной и покорной кормилицы, любят называть революционным варварством невежественной толпы, безумно и мятежно взбунтовавшейся.
Мое намерение вовсе не таково. Я не стал бы, впрочем, оправдываться перед самим собой, поскольку с тех пор, как я сделал свой первый шаг в общественной жизни, то есть с 1842 года и до сего часа, в течение 30 лет непрерывной деятельности в лоне революционного социализма, я не упускал ни одного случая протестовать всей силой своего разума и сердца против российской державы, против московской империи и срывать маску со всех ее жестокостей и мерзостей, как внутренних, так и внешних, представляя их всегда, в соответствии с исторической истиной, не как случайные или произвольные действия тех или иных личностей: царей, министров и других крупных или мелких военных, гражданских либо церковных государственных чиновников, но как фатальные следствия всей системы, как неизбежность, присущую самому принципу этой чудовищной империи. В 1848 году, как на первом славянском конгрессе, который собрался в июне в Праге, и я горжусь тем, что принял в нем участие, так и в брошюре, которую я опубликовал в октябре, в то время как Вена была осаждена генералом князем Виндишгрецем, расстрелявшим из орудий Прагу, я сделал все возможное, чтобы внушить австрийским славянам, что они окончательно похоронят свое столь справедливое дело, если попытаются взять ему в помощники московскую державу, и что у этого дела - реального освобождения народных масс, соединенного с требованием их национальной автономии, не было более ожесточенного, более жестокого, более опасного врага, чем Российская империя.