Покушение в Варшаве

– Уважай себя! – потребовал Шурка, перевернувшись на живот и сделав строгое лицо. – У женщины уважение – не в глазах мужа или любовника, а вот тут, – он прижал руку к ее сердцу. – Кстати, супруг говорит, что у тебя красивая грудь? Ничего. Я скажу. А ты запомни. Раз господин Апраксин такой раззява.

* * *

Ко дворцу в Мокотуве подъехала карета, плотно, как рука в перчатке, затянутая черной кожей. Ни гербов, ни эскорта. Ездовые не держали факелов, красными глазами мигавшие в вечернем сумраке. Лакеи не спрыгивали с запяток, чтобы откинуть решетку подножки. Тем не менее экипаж пропустили под воротами с мраморными львами, распахнули чугунные створки, и уже за ними он покатил по хорошо утрамбованной гравиевой дорожке, между стриженых деревьев-шаров.

Слуги графини не выстроились встречать гостя. Даже дверь кареты он распахнул сам, изнутри, и прошел в дом, низко надвинув шляпу на брови. Только в покоях его встретил дворецкий и, низко поклонившись, повел за собой.

Мадам Вонсович согласилась встретиться с Адамом Чарторыйским при закрытых дверях. Князь вошел и мягкой походкой двинулся к креслу, в котором сидела хозяйка дома. Он поцеловал ее руку и сел одновременно с радушным жестом, точно был заранее уверен: его посадят.

– Я благодарен, дорогая графиня, что вы согласились со мною встретиться. Ваша благосклонная беседа с моей матерью внушила мне смелость предположить, что вы не откажитесь увидеть и меня.

Анна благосклонно кивнула.

– Нам давно следует поговорить, ваша светлость. Ведь, как сказала княгиня Изабелла, мы хотим одного и того же.

Адам важно склонил голову в знак согласия. Анна внимательно разглядывала его. В свои 58 он сохранял холеную красоту породы, не начавшую, вопреки времени, ветшать, а обратившую плоть в старое крепкое дерево. Прежде черные волосы поседели, нежность кожи ушла, но заменилась не желтизной и дряблостью, а отточенностью слоновой кости. Огромный лоб прорезали морщины, но они лишь свидетельствовали о недюжинном уме и тяжелых раздумьях. Брови опустились на глаза, отчего взгляд стал недоверчивым. Длинный, точно выточенный ваятелем нос почти касался губ. Когда-то, в молодости, они были пухлыми лепестками. Теперь, обескровленные, втянулись внутрь прямой щели, которую представлял собой рот.

Адам был все еще полон приятных манер и обходительности. Но сквозь мягкость, которую он старался придать выражению лица, все четче проступала пугающая, беспощадная красота старого короля. Или всех старых королей на свете. Чарторыйский дожил до шестого десятка без короны, но, глядя на него, Анна могла бы с уверенностью сказать: вот повелитель. Даже странно, что над его лбом нет золотого обруча с зубцами, который так пошел бы к темному платью.

– Не велеть ли чаю? – осведомилась она.

– Не беспокойте себя. Время позднее.

Чарторыйский почти улыбнулся, останавливая хлопоты хозяйки. Но это получилось у него и криво, и как-то повелительно.

Раньше Анна не верила, что у человека, столько лет служившего разным господам, может быть собственное лицо. Но теперь думала, что князь Адам всю жизнь служил только себе. Своему эгоизму. А уж то, чем прикрыть это чувство, – дело случая.

– Теперь, ваше сиятельство, – молвил он, – когда вы вволю меня рассмотрели и сделали надлежащие выводы, позвольте мне сказать, зачем я приехал.

Графиня кивнула.

– Моя мать позволила вам познакомиться с заговорщиками. Думаю, вы поняли: это люди пылкие и легкомысленные. Офицеры не старше ваших сыновей. – Тут он почти рассмеялся, показывая, что участие молодых графов Потоцких для него не секрет. – Газетчики же, напротив, привыкли будоражить толпу, но склонны отсидеться в стороне, когда заварится каша. Вряд ли весь этот сброд показался вам серьезным. – Князь нарочно сделал паузу, чтобы Анна могла ответить, но она только кивнула, все еще, как завороженная глядя в лицо, с которого стекла вся любезность. Только жесткость и воля отражались на нем.

– Если все не продумают те из высокородных, кто вступает в дело, – проговорил Адам, – следует забыть об успехе. Рядовые участники разбегутся даже не при первом русском залпе, а при виде гвардейского каре.

– Как вы презираете соотечественников, – протянула Анна, которая, однако, не могла не признать очевидного: ей вчера показали патриотов во всей красе.

– Что делать, мадам, – князь развел руками. – Опыт лишает иллюзий. Тем не менее я считаю, что конечная цель достижима. Именно сейчас, когда русские увязли на Дунае, поругались с персами, и оба союзных двора – Берлин и Вена – готовы действовать в свою пользу за их спиной. Воистину война ставит эту громадную страну в очень уязвимое положение. Если бы все ее враги разом… Но они не могут сговориться, – Адам снова оскалился в усмешке, – совсем, как наши магнаты.

– Согласна, – кивнула Анна. – Момент опасный для москалей, и будет глупо им не воспользоваться. Именно так рвут цепи. Но, – она еще раз кивнула, – вы правы во втором утверждении: магнаты не могут сговориться.