Покушение в Варшаве

Джеймс не думал, что прибегнет к помощи Потемкиной хоть когда-нибудь. Потому что его в жизни так благосклонно и тихо не отшивали. И вот вчера он стоял на коленях в модном кабинете графини, среди ковров, медных курительниц, кресел красного дерева и турецкого оружия, которым была увешана вся стена. И молил, нет, не о взаимном чувстве, не об уступке ухаживаниям. О помощи! Как она и предсказывала.

– Вы одна можете остановить это безумие. – Полковник поерзал. Во всей Европе преклоняют одно колено. Но в Персии он привык – оба. К тому же Татьяна Борисовна – святая. Перед ней можно стоять только так. – Пошлите своих холопов задержать слуг бабушки Бибиковой. Бедная госпожа Бенкендорф вынуждена была почти бежать из города с дочерьми.

– Если произойдет потасовка между ними и жандармами, дело будет выглядеть так, будто московская знать проявляет неповиновение, – задумчиво сказала Потемкина. – А если между собой, то это никого не касается.

– Если будут задеты еще и персы… Город их и так едва терпит.

– О боже! – Графиня взялась рукой за голову, догадавшись, что народ может закидать посольство кизилбашей камнями. Потом всмотрелась в лицо просителя.

– Откровенность за помощь. Скажите, кто-нибудь из ваших соотечественников, может быть из чинов посольства, пытается возмутить чернь?

Александер низко опустил голову.

– Умоляю, не спрашивайте.

– Значит, да, – кивнула графиня. – Когда встретите этих людей, передайте им, что они безумцы. Ступайте.

– Вы поможете? – Надежда была призрачной. С какой стати ей вмешиваться? Но она обещала. – Пошлете людей?

Татьяна Борисовна мягко поджала губы в подобие улыбки, взяла со стола Евангелие, прижала к солнечному сплетению и кивнула.

– Конечно. Можете задержаться и поехать вместе с ними. Но не пытайтесь командовать. Они не знают ни французского, ни персидского.

– Я начал учить русский, – проронил полковник.

Ему ответили только смешком.

Жорж зря потешался над товарищем. В эту ночь за полковником пришли, вызвав камешком в окно. Александер вернулся только под утро.

– Не спрашивайте меня, где я был. Не спрашивайте, с кем. Благородный человек не ответит на эти вопросы.

Жорж и не спрашивал. Сам выболтает.

– Мы читали Евангелие, и оно нас увлекло… – По лицу шпиона растеклось мечтательное выражение. Потом полковник стал серьезен и безутешен. – Вряд ли мы когда-нибудь еще свидимся. Какая женщина, друг мой! Какая женщина!

Глава 25. Милый дом

Дорога на Пулавы

Весь обратный путь императора одолевало раздражение. Особенно его возмутил прощальный бал в Варшаве, где все дамы оделись в национальные цвета – белые платья с малиновой отделкой. Походило на вызов. Часть манкировала торжеством.

– По меньшей мере это невежливо. А там… – государь махал рукой: мол, все он понимает, и миссия с коронацией оказалась неудачной, но ничего поделать нельзя.

Император то злился на себя и на брата, чей характер только провоцировал недовольство. То называл либеральное устройство Польши преждевременным, а барбосьи повадки Константина – единственным, что может удержать аристократию в узде. Утешало только царящее благополучие. Кроткое правление Ангела внесло покой в жизнь непоследовательного, бунташного народа…

В одной коляске император, привычно опередив свиту, ехал по исправленным дорогам, доверившись людям, которые сбегались на станции приветствовать его с таким же энтузиазмом, как в России. Ничто не предвещало грядущих страшных событий. Кроме одного происшествия.

К полудню прибыли на последнюю станцию перед границей, в Пулавы. Здесь неподалеку возвышалось великолепное поместье Чарторыйских, где покойный император Александр из дружбы к князю Адаму часто останавливался на пути в Варшаву и обратно. На сей раз ночлег не предусматривался. Никс терпеть не мог все семейство. Знал о тайных королевских амбициях Адама. Как и о том, что его мамаша, старая карга Изабелла, давала в Пулавах прибежище оппозиционерам и интриганам, создав нечто вроде Провинциальной ложи ордена Недовольных.

– Хорош бы я был посреди этого собрания! – пылил государь.

Тем не менее на станцию явился некий господин во фраке и отрекомендовался управляющим княгини, пригласив от ее имени императора отдохнуть в замке.

Это показалось странным.

– Такое чувство, что меня намеренно оскорбляют, – сказал царь, выслав «управляющего» на улицу. – Что за вольный способ приглашения собственного монарха в гости? Или я ей не монарх?

Бенкендорфа терзали другие подозрения. После провалившегося покушения на коронации он оставался на взводе.

– Кто нам подтвердит, что этот человек действительно послан Изабеллой? Где хотя бы письмо от нее? Дорогой нас зарежут, и концов не видать.

– Фрачник, – император выплюнул последнее слово с особенным презрением. Он страдал всеми страхами человека, привыкшего к форме, перед непонятным статским платьем. – Мог бы хоть дворянский мундир надеть. Тогда ясно. А так…

Они с детства учились считывать форму не хуже формулярного списка. В таком-то чине, там-то и там-то сражался, столько раз ранен. А тут – глухо.

Не так глухо, как кажется его величеству.