Читаем Похищение Прозерпины(Рассказы гроссмейстера) полностью

И я действительно «пошел». Прежде чем начать сеанс, я рассказал бойцам о своих путешествиях по многим странам мира, о шахматных боях с мастерами всех континентов. Приятно было иметь таких слушателей. Прямо на траве, под открытым небом, в самых живописных позах расположилось более сотни любителей шахмат. Коротко постриженные, в солдатской форме, они были очень похожи друг на друга, и в то же время каждый был по-своему особый. Со всех сторон на меня устремились жадные, внимательные взоры, каждое мое слово вызывало живой отклик, каждая шутка встречалась искренним, жизнерадостным смехом. Правда, и здесь не обошлось без конфуза: начав рассказывать об укрощении диких мустангов в прериях Южной Америки, я вдруг увидел в глазах некоторых солдат такую хитрую усмешку, что сразу же перешел к рассказу о Венеции, где нет ни одной лошади, где все плавают на гондолах или ходят пешком.

Потом посыпались вопросы. Моих слушателей интересовало все: почему так редко играет Ботвинник, правда ли, что Смыслов поет в опере, а Керес любит теннис, почему Решевский не играет по пятницам. Ответы вызывали новый поток вопросов, и, казалось, выступлению моему не будет конца.

— Если гроссмейстер будет отвечать на все ваши вопросы, боюсь, он опоздает на международный турнир, — сказал, наконец, Пенкин, и это помогло.

Вопросы кончились, и мы приступили к сеансу одновременной игры.

В тени деревьев квадратным рингом поставили длинные столы и с внешней стороны скамейки для играющих. Как-то сразу вдруг, по команде, над столами появились тридцать стриженых голов. Мои противники положили на стол доски и быстро расставили на них шахматные фигурки. Можно было начинать игру.

Прежде чем ввести меня внутрь круга, Пенкин спросил:

— Как себя чувствуете, гроссмейстер?

— Отлично, товарищ ефрейтор! — по-военному коротко отрапортовал я, не в силах сдержать улыбку.

Играющие сидели тихо и неподвижно, у многих были карандаши и бумага. Они записывали ходы, чтобы назавтра разобрать на досуге все перипетии боя. Вели они себя за игрой по-разному. Одни молчали, задумавшись над шахматной доской и не замечая ничего вокруг; другие бурно реагировали на каждый сделанный мною ход: вскакивали с места, обращались с вопросами к соседям, к стоящим сзади товарищам. Постепенно обстановка накалилась: отовсюду слышались замечания, советы, возгласы недовольства. Наиболее бурно реагировали добровольные консультанты — те, кому не удалось сыграть и кто, стоя сзади играющих, спешил помочь добрым советом.

Часа через три закончились почти все партии. Двое бойцов у меня выиграли, четыре партии) кончились ничьей. Дольше всех держался Пенкин. Как организатор, он куда-то часто отлучался и пропускал ходы, к тому же, хотя он сам играл и не очень сильно, вокруг него было больше всего консультантов. Мои дела в этой партии сложились неважно — проходная пешка черных достигла уже предпоследнего ряда и грозила стать ферзем.

— Сдавайтесь, гроссмейстер! — радостно предложил мне ефрейтор.

К вечеру я уже немного отошел, забыв про свои дневные невзгоды. Дружная семья бойцов относилась ко мне с искренней простотой и такой заботой и предупредительностью, что к концу сеанса я уже весело шутил со своими противниками и ничуть не сокрушался, что приехал сюда. Подумаешь! В конце концов потеря времени небольшая, а отвлечение от занятий полезно.

В безвыходном, казалось бы, положении против Пенкина я неожиданно нашел хитрейший маневр: мой конь с шахами промчался через всю доску и в последний момент уничтожил грозную пешку противника. Сдаваться пришлось Пенкину.

— Я ж вам говорил, он мастер управлять конем! — радостно объявил своим коллегам ефрейтор, ничуть не расстроенный поражением. — Ишь, как скакал!

Поздно вечером четверо бойцов провожали меня на станцию. На сей раз мы ехали в открытой машине. Земля, накаленная за день, еще не успела остыть, и воздух, ударявший в лицо, был теплым и мягким. Сильные автомобильные фары ярко освещали дорогу, тени деревьев по сторонам казались сказочными и таинственными. Непрошеные гости, мы грубо нарушали тишину и покой ночного леса: то в желтую полосу луча попадался притаившийся в кустах заяц, то разбуженная птица, трепеща крыльями, спешила спрятаться в темноту.

На платформе перед приходом пригородного поезда я заметил, как Пенкин отзывает по очереди своих товарищей в сторону, и до меня донеслись его приглушенные вопросы:

— А может быть, неудобно? Не обидится?

В последнюю минуту перед расставанием он сунул мне в руку какой-то сверток и сказал:

— Это от ребят. Только не обижайтесь. Спасибо, что приехали.

В полутемном вагоне я рассмотрел подарок. К желтой полированной доске был прикреплен барельеф головы коня. Резьба по дереву была мастерской: волнистая грива, раздувающиеся ноздри, горящие глаза. Все это было покрыто черным лаком и бросало отблески от фонарей, проносившихся в окнах вагона. Я вспомнил, что видал точно такие же барельефы в палатках лучших бойцов. Внизу, под фигуркой коня, вырезаны слова: «Отличнику кавалерийской подготовки». На моем, кроме того, тушью написано: «На память о встрече».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии