В погожее воскресное утро я с трудом втиснулся в переполненный вагон электрички. Все места на скамейках были заняты: широкие сдобные молочницы дремали, опершись на пустые бидоны, надвинув на глаза цветные ситцевые платки; семейные пары с голосистыми выводками заботливо пересчитывали бесконечные свертки, заготовленные для лесной прогулка Пришлось кое-как пристроиться в узком проходе и полчаса стоять в позе, которую вряд ли смог бы придумать самый изобретательный скульптор. Рядом со мной оказались двое влюбленных, но их только радовала теснота.
В вагоне было жарко, душно. Всю дорогу я ругал себя за то, что поехал; ругал инструктора за то, что тот позвонил; ругал Пенкина за его настойчивость; доставалось и домашним за их совет надеть шляпу и новые ботинки на каучуке: а вдруг пойдет дождь!
«Зачем поехал, дурак! — с досадой твердил я себе. — Все отдыхают, идут гулять, а ты нашел себе дополнительную работу. Нашел время ехать — в момент, когда нужно экономить каждую крупицу сил, заботиться о сохранении спортивной формы. Вернусь обратно в Москву», — не раз решал я, давая себе слово выйти из поезда на следующей остановке. Но когда приближалась станция и часть пассажиров освобождала вагон, дышать становилось легче, и я ехал дальше.
На дачной платформе назначенной мне станции расхаживал коренастый, прожаренный на солнце солдат. Новая гимнастерка на нем была натуго перетянута кожаным ремнем. Под мышкой он держал деревянную шахматную доску — явные позывные прибывшему гроссмейстеру.
— Разрешите идти? — по-военному коротко спросил боец, когда я подошел к нему.
— А это далеко?
— Нет! Километров восемь, — успокоил меня солдат.
— Ого! — не удержался я.
— У нас есть транспорт, — сообщил солдат и повел меня в конец платформы.
Там, где кончался деревянный настил и начинался низкорослый кустарник, стоял большой породистый конь, привязанный к телеграфному столбу. Лоснящаяся, до блеска вычищенная гнедой масти шерсть отсвечивала на полуденном солнце игольчатыми бликами; ровно постриженная грива мягко свисала сбоку стройной, упругой шеи. Видимо, специально к моему приезду на обеих сторонах мощного крупа лошади шерсть была зачесана ровными квадратиками, образуя правильные клетки шахматной доски.
— Садитесь, — предложил мне солдат, жестом приглашая вскочить в новенькое кожаное седло.
Легко сказать: садитесь! А если это делается первый раз в жизни? Ему хорошо говорить — садитесь, но ведь для этого нужно достать ногой до стремени, а оно почти на уровне твоих глаз. Конь-то гигант, а ты… да что там говорить! Садиться! Ну, положим, как-то взберешься в седло, сядешь, а потом? Лошадь начнет шагать, а ты? Что с тобою будет? А если побежит?!
Огромное красноватое туловище коня обдавало меня жаром и со всех сторон загораживало горизонт. Подавленный, в нерешительности стоял я, примериваясь к гиганту. Рядом с ним я казался себе ничтожным и маленьким. Как можно управлять такой громадиной? Вмиг сбросит под ноги и растопчет, как букашку.
— Я лучше пешком, — тихо сказал я солдату, стараясь не смотреть ему в глаза.
Солдат взял коня под уздцы и зашагал вперед, показывая дорогу.
Мы пошли по обочине пыльного проселка, пересекая то широкое поле, то заросли кустарника, то маленький лес. Я пытался заговорить со своим спутником, но, видимо непривычный к разговорам, он отвечал односложно, а то и совсем отмалчивался. В конце концов я отстал — мне не под силу был темп, предложенный натренированным бойцом. Ведя под уздцы лошадь, солдат вскоре ушел далеко вперед. Временами он совсем скрывался среди кустов, и только его шахматная доска на зеленом фоне служила мне хорошим ориентиром.
Вскоре я пожалел, что отказался ехать на лошади: от непривычной ходьбы в новых ботинках заболели ноги. Крахмальный воротник мучительно сжимал шею. Мне было жарко, хотя я и снял пиджак; полуденное июньское солнце с каждой минутой все сильнее жгло пересохшую землю. Где-то высоко в небе надоедливо тянул свою трель жаворонок, в тени кустов то и дело появлялись рога жующей коровы или полусонная морда дремлющего пса. Эти встречи еще более затрудняли мой путь: каждый раз приходилось описывать большую петлю вокруг опасного животного.
Мы прошли всего с километр, а у меня уже не было сил идти дальше.
— Товарищ боец! — позвал я, улучив момент, когда он стал мне виден.
Солдат обернулся и, не выпуская из рук повода, зашагал с конем мне навстречу.
— Попробуем, — предложил я, жестом указывая на спину гнедого.
Солдат, огляделся вокруг, нашел самую высокую кочку и, молча подталкивая меня, заставил взобраться на возвышение. Затем, все так же не говоря ни слова, он подвел коня и поставил его левым боком ко мне. Теперь моя голова помещалась выше седла, и я мог уже легко заглядывать через спину лошади. Это придало мне уверенности. «И князю другого коня подвели», — тихо замурлыкал я про себя пришедшую в голову строку из «Вещего Олега».