– Этот генерал немало потрудился, чтобы собрать разрозненные отряды казаков, Скорцени. Конечно, его трудно назвать аристократом, Скорцени. Еще труднее принять за прусского генерала. Но у Шкуро есть склонность к диверсионным методам ведения войны, Скорцени. Вот почему я уверен, что он будет представлять для вас определенный интерес.
– Мы найдем общий язык, – гауптштурмфюрер уже начал понемному привыкать к тому, что фон Панвиц употребляет его фамилию через каждые три молвленных им слова.
– У него склонность к диверсиям, Скорцени, – все тем же ровным учительским голосом продолжал генерал, словно и не слышал согласия гауптштурмфюрера. – Что, согласитесь, весьма странно для фронтового генерал-лейтенанта. По крайней мере в моем понимании, Скорцени.
– Склонность есть склонность. Я знаю немало людей, для которых диверсии стали профессией.
Генерал умолк. Скорцени показалось, что он слышит, как неуклюже, со ржавым скрипом, ворочаются шестерни его мозгов, перемалывающие попавшуюся им информацию.
– Забыл, с кем говорю, – с брустверной непосредственностью выпалил фон Панвиц, и шестерни со скрежетом остановились. – Что же касается Шкуро… Сказывается влияние партизанской войны. Воевавшие в тылу врага – люди с особой психикой, Скорцени. Впрочем, диверсанту это вовсе не трудно понять.
– Я жду генерала Шкуро.
– Понимаю вашу занятость, Скорцени. Но в последнее время мне приходится иметь дело со многими русскими генералами и офицерами. Мой долг каким-то образом помогать им налаживать контакты с официальными лицами рейха, Скорцени.
– Весьма благородно.
– Ваше время, гауптштурмфюрер?
– Завтра, в пятнадцать ноль-ноль.
– Думаю, что вам не мешало бы поближе познакомиться с этим человеком, Скорцени. Ваше ведомство могло бы пополниться испытанными воинами из числа русских казаков. По твердости своих взглядов и убеждений, не говоря уж об отношении к коммунистам, эти люди не уступают нам с вами, Скорцени.
– Мне приходилось иметь дело с русскими, господин генерал, – не совсем корректно напомнил ему гауптштурмфюрер. – Надеюсь, господину Шкуро объяснят, как разыскать меня. О пропуске позаботится мой адъютант Родль.
31
– Господин генерал знает, что доблестные русские казаки стремятся поскорее вернуться в родные места, чтобы увидеть их свободными, господин генерал знает…
Иногда Семенову казалось, что генерал Томинага – слишком рослый для японца и почти европейского телосложения – вообще ничего не произносит. Просто не успевает что-либо произнести. Думает, говорит и даже кивает за него – тщедушный, мальчишеского росточка переводчик. Страдальчески худой и мизерно-хрупкий, он обеими руками поддерживал очки и все говорил и кланялся, тараторил, кланялся и снова тараторил, словно побаивался, что разговор кончится раньше, чем сумеет вытараторить весь запас русских слов. А знал их немало. И говорил, нужно отдать ему должное, вполне сносно.
Атаману Семенову тоже не оставалось ничего иного, как почти после каждой фразы вежливо склонять голову.
– Господин Томинага понимает, как важно для казаков иметь свою армию, господин Томинага понимает…
– Надеюсь, господин генерал знает и то, что мы готовы добывать свою свободу оружием и выступить хоть сегодня. Вместе с Квантунской армией, – добавил атаман с некоторым опозданием, когда переводчик уже начал переводить его фразу.
Как ни странно, перевод на японский у него почему-то шел слишком медленно. Переводчик так старательно подбирал слова, будто чужим для него является как раз японский.
– Господин генерал говорит, что он уже знает о «Российских военных отрядах» армии Маньчжоу-Го, состоящих из подразделений пехоты, кавалерии и отдельных казачьих частей, господин генерал говорит… – Привычка завершать каждую фразу повторением слов, которыми она начиналась, почему-то особенно раздражала Семенова. Хоть каждый раз переводчик произносил ее очень мило, чуть разрывая тонкую кожицу губ на желтоватом оскале длинных и крепких, словно березовые кругляшки в деревенской ограде, зубов. – Но большинство казаков подчиняется разным командующим, большинство казаков… А иногда вообще никому не подчиняется. Было бы хорошо, если бы господин генерал-лейтенант Семьйоньйов – фамилия атамана так до конца и не далась переводчику, и наверное, только потому не далась, что старался произносить ее особенно тщательно, – собрал все казачьи отряды под одним командованием, было бы хорошо.
– Мы, то есть я, а также генералы Бакшеев и Власьевский, – кивком головы представлял Семенов сидевших по обе стороны от него командиров, – уже работаем над этим. Предполагается свести казачьи отряды в пять полков, два артиллерийских дивизиона и одну отдельную комендантскую сотню, объединив их под командованием генерала Бакшеева в Захинганский казачий корпус.
– Да, Захинганский корпус? – с радостной, почти детской, улыбкой уточнил переводчик. – Генерал Бакшеев? Захинганский?