– Зря не задумываетесь. Отныне вы не только диверсант, но и политик. В Берлине с большими чинами придется встречаться. До фюрера, может, и не дойдете, но до Кальтенбруннера, Шелленберга, а то и Гиммлера – вполне.
– Если надо, дойду и до фюрера. Пробьюсь.
– А я хочу, чтобы вхождение в высокие кабинеты вы начали здесь. Чтобы не боялись их, в соболях-алмазах! Но главное не в этом. Когда вас начнут расспрашивать, что да как, скажете, что незадолго до перехода русской границы вы были на переговорах в штабе Квантунской армии. Вместе с самим главкомом Семеновым. Это сразу же придаст вам веса. Поймут, что прислали не какого-то там строевого ротмистра-майоришку.
– Они могут и не поверить.
Семенов достал портсигар и, не предлагая сигару ни полковнику, ни ротмистру, закурил.
– Не поверят, да. Первое дело – не поверят. Но потом убедятся. Ведь должны же здесь промышлять их разведчики. Не может такого быть, чтобы совсем уж без присмотра самурайцев оставили. И потом, вы ведь и в самом деле участвовали. Детали припомните. Держаться будете уверенно. В таком деле, как переговоры, всякая деталь, всякая мелочь вес имеет. И с Красновым, с Красновым говорить на равных. Не тушеваться. От имени самого Семенова говорите, в соболях-алмазах!
29
Черчилль поднялся и, жестом прервав попытку полковника подняться вслед за ним, прошелся по комнате. Ступал он неуклюже, грузно, переваливаясь и заметно налегая на правую ногу. Это была походка уставшего крестьянина, решившего пройтись по свежей борозде.
– Неужели при аресте офицеры не обыскали его? Почему они позволяют ему таскать за собой этот дурацкий чемодан? – вдруг встревоженно спросил Черчилль, останавливаясь посреди комнатки.
– Возможно, не придавали этому значения. Муссолини – не рядовой арестант. К тому же чемодан никуда не денется. И коль уж Муссолини не уничтожил эти письма, они рано или поздно попадут в руки следствия. Конечно, для многих адресатов Муссолини это нежелательно.
– Еще бы! – задумчиво согласился Черчилль. – А ведь следует предположить и такое. – Сигарета его погасла, но Черчилль не обращал на нее внимания.
«Наконец-то заволновался!» – с удовлетворением, хотя и без какого-либо злорадства, подумал полковник.
Злорадства здесь и не могло быть. О’Коннел всегда слыл сторонником консерваторов, и политика Черчилля вполне импонировала ему. Вот и сейчас полковнику искренне хотелось хоть как-то помочь сэру Черчиллю. При этом он и не стал скрывать, что, в свою очередь, тоже рассчитывает обратиться к нему за помощью. В трудные времена, ясное дело. Однако решился на эту встречу не из расчета на серьезное сближение с премьер-министром.
– Хорошо еще, если эти письма попадут в руки итальянских следователей. После свержения дуче мы с итальянцами почти союзники, и это можно было бы как-то уладить. Но есть опасение, что бумаги окажутся в руках немецкой разведки. И даже трудно предположить, кто из руководителей высшего эшелона рейха и в каких целях позволит себе использовать их.
– Понятно, полковник. Все понятно. – Черчилль посмотрел на часы и едва заметно улыбнулся. Улыбка получилась хотя и не веселой, но достаточно добродушной. – Благодарю вас, мистер О’Коннел. Мне пора.
«Неужели он так и уйдет! – удивленно посмотрел ему вслед полковник, когда Черчилль направился к двери. О’Коннел совершенно забыл при этом, что обязан проводить гостя. – Но он не может уйти просто так, ничего не добавив к тому, что уже сказано».
Пройдя мимо накрытого стола, Черчилль вновь остановился и осмотрел его.
– Так чем вы собирались потчевать меня, полковник?
О’Коннел широким жестом обвел весь стол. У него снова появилась надежда, что гость вернется к разговору о письмах. Еще больше эта надежда окрепла, когда Черчилль согласился принять от него бокал с красным вином. Произнеся тост «За Британию!», премьер символически отпил из бокала, поставил его на ладонь, другой накрыл сверху и проницательно просверлил взглядом полковника.
– А теперь признавайтесь, почему вы рассказали все это именно мне, – резко произнес он. – И попрошу отнестись к этому вопросу со всей ответственностью. С какой стати вы решили, что содержимое чемодана может быть обращено против меня? Говорите со мной как разведчик с разведчиком, – мрачно улыбнулся Черчилль. – В конце концов…
– Мне известно, что в свое время вы довольно активно переписывались с Муссолини. Пока что это главный повод для моего беспокойства.
– Предоставьте свое беспокойство Уинстону Черчиллю. Что еще? Я настаиваю, полковник.
– Мне попалась в руки вот эта газета, – достал О’Коннел из внутреннего кармана сложенную вчетверо, основательно пожелтевшую газету. – Я наткнулся на нее, пребывая во Флоренции. Это тамошняя городская газетенка.
– Понятно, что газетенка.
– Но очень ценна для нас.
– Вам помогли наткнуться на нее, не так ли?
– Вы правы, сэр, помогли. Правда, сделала это не разведка, а один местный философ, мой давнишний знакомый, с которым мы вели споры о фашизме и демократии. Следует заметить, что он приверженец национал-социализма. И почитатель дуче.