Похищение Муссолини

– Так о чем речь в этой газете? – Черчилль все еще держал бокал зажатым между двумя ладонями.

– Она датируется 1927 годом, – полковник внимательно присмотрелся к лицу Черчилля. Оно слегка побледнело. И уж совершенно не странным показалось, что премьер-министр обратился за советом к содержимому своего бокала. – В ней опубликован отчет о вашей пресс-конференции по случаю прибытия во Флоренцию.

– Переведите то, что привлекло внимание вашего знакомого.

– Только одна фраза. Напомню, что речь тогда шла о русском большевизме, о котором вы отозвались…

– Я хорошо помню, как отзывался тогда о русском большевизме. Кроме того, ни для одного журналиста мира не секрет, что к коммунистам вообще, и к русским большевикам в частности, я отношусь с глубочайшим презрением. В том числе и к их «вождю всех времен и народов», «кремлевскому солнцу», «мудрому отцу», «великому стратегу коммунизма» Сталину.

– В таком случае позволю себе перевести лишь одну фразу, – Черчилль не мог не заметить, что голос полковника стал тверже. Растерянность исчезла. В интонациях зазвучало нечто прокурорское. – Цитирую ваши слова: «Именно Италия дала нам средство против русского яда. Будь я итальянцем, я бы стал фашистом!»

На несколько минут в зале воцарилось неловкое молчание. Черчилль поставил бокал на стол и потянулся за газетой. Полковник охотно уступил ее. Черчилль внимательно всмотрелся в подчеркнутые строчки. Вряд ли он сумел прочесть написанное, полковник знал, что итальянским Черчилль не владеет, письма он писал на английском. Но газету не вернет. Заставит перевести весь отчет.

– Можете оставить ее мне? Я никогда не видел этой газетенки, и для меня важно знать, что здесь написано. Дословно. Кроме того, мне хотелось бы верить, – выдержал значительную паузу, – что вы не станете распространяться о содержимом этой статьи. Двадцать седьмой год должен остаться в прошлом. С тех пор, как вы понимаете, изменились не только мы с вами, но и наши взгляды.

– Просто я знаю, что вы писали письма вплоть до начала войны. А возможно, и в более близкие времена. Там тоже могли оказаться подобные высказывания. Представляю себе, как будет смаковать их оппозиционная пресса, когда дело дойдет до предвыборной кампании.

– Скажите, полковник, вы можете попытаться еще раз поговорить с офицером-карабинером? Или найти другой способ? Любой другой способ?

– Если представится случай снова попасть в Италию, сэр.

– С поездкой возникли проблемы? Они будут улажены.

– В крайнем случае их можно уничтожить. Письма ведь тоже горят, не так ли? – вопросительно посмотрел полковник на Черчилля.

– Как сочтете нужным, – подался к нему через стол премьер-министр. – При этом я отдаю себе отчет, что ваши расходы могут выйти за пределы скудной суммы, обычно выделяемой от щедрот своих финансовым управлением военной разведки.

Полковник опустил глаза и скромно промолчал.

– Мы еще встретимся перед вашим отъездом и обсудим это более подробно. Вот телефон, – положил на стол визитку.

– Лейтенант Роусен. Офицер связи. Можете сообщать ему с такой же доверительностью, как если бы беседовали со мной. И будьте уверены: ваши сообщения или просьбы, – подчеркнул Черчилль, – сразу же будут изложены мне с надлежащей дословностью.

– Тешу себя надеждой, что мои скромные услуги окажутся полезными, сэр.

30

– Гауптштурмфюрер Скорцени? Здесь майор Раймер. С вами будет говорить командир добровольческой казачьей дивизии генерал фон Панвиц[23].

– Простите, майор, какой дивизии?

– Казачьей. Русской. Вы могли не слышать о ней. Дивизия только недавно сформирована в Белоруссии из донских, кубанских и терских белоказаков.

– Да?! И командует всем этим воинством «кубанский казак» фон Панвиц? – саркастически уточнил Скорцени. – Что происходит в этом мире, майор? Может, хоть вы объясните мне?

Раймер нервно прокашлялся. Скорцени отчетливо слышал в трубке его надрывное сопение, словно собеседник хотел демонстративно пристыдить им гауптштурмфюрера.

– Фон Панвиц является генералом войск СС. Он вступил в командование русской добровольческой дивизией, выполняя волю штаба верховного главнокомандования и лично рейхсфюрера СС Гиммлера.

– Мне и в голову не приходило сомневаться в этом, – пророкотал своим зычным камнедробильным басом Скорцени. Майору трудно было поверить, что имя рейхсфюрера СС давно не производит на этого человека никакого впечатления.

– Соединяю, – пробубнил майор, считая, что достойно осадил выскочку гауптштурмфюрера.

– Скорцени, – медлительным учительским голосом обратился к нему человек, которого майор называл генералом СС.

– Слушаю вас, господин генерал.

– Я попросил бы вас, Скорцени, при всей вашей занятости принять генерал-лейтенанта Шкуро[24]. Это русский генерал, Скорцени, бывший белогвардеец и первоклассный кавалерист.

– Мне приходилось слышать о Шкуро. О нем упоминал в нашей беседе генерал Краснов.