Похищение Европы

«Я видел это в кино», – пронеслось в мозгу ошеломленного капитана. Но он не был бы профессионалом, если бы ошеломленность длилась более пары секунд. Убедившись, что цел, смахнул со щеки волокна чьей-то вырванной плоти – скорее всего той самой несчастной девчонки-террористки – и рванул за ее напарником, огромными скачками убегавшим вниз по Дизенгоф.

* * *

Догнать парня подготовленному двухметроворостому Моше не составило никаких проблем. Правда, уже не на Дизенгоф, а на перпендикулярной, темной и тихой, улочке.

Гораздо труднее оказалось сдержаться и не раздавить, как гнилой орех, его паскудную башку. А этот пидор, убедившись, что капитан справился с эмоциями, вызывающе заулыбался.

И в самом деле, улик – никаких. Ну и что, что побежал? Взрыв же был, вот и побежал. Пульт дистанционного управления наверняка уже валялся в кустах, и даже когда его найдут, следствию это вряд ли поможет: отпечатков с него не снять. Пороховые смывы и пробы на взрывчатку тоже скорее всего мало что дадут.

Так что Файад, имевший уже опыт трех задержаний, не зря повеселел. В израильской тюрьме не так уж плохо, тем более что все равно потом отпустят.

* * *

И тогда Моше под влиянием эмоций сделал то, чего в демократическом государстве делать ни в коем случае не следовало: если бы информация о его поступке дошла до начальства или, не дай Бог, прессы – в лучшем случае закончилась бы карьера. Но о карьере Моше сейчас не очень думалось: в глазах все еще мелькала скатывающаяся по ступеням пустая коляска.

Поэтому капитан, не дожидаясь приезда своих коллег, схватил пойманного в охапку, посадил его в свою личную машину и повез на службу.

* * *

Правда, с одной промежуточной остановкой.

* * *

И на этот раз Абу-Файад понял все. Выбора ему эта русская сволочь вовсе не оставила. Либо Абу колется – немедленно и до донышка, – либо остается навсегда на заброшенной, очень уж подешевели цитрусовые, апельсиновой плантации.

А в том, что его смерть будет потяжелее, чем у этой чертовой ублюдочной инвалидки, Файад не сомневался: достаточно было взглянуть на сумасшедшие глаза огромного капитана.

– Ну вот, – почему-то по-русски сказал капитан. – У тебя две минуты.

При этом Моше смотрел не в глаза парню, а на его шею.

Абу по-русски не понимал ни слова. Зато очень четко понял, что теперь его жизнь зависит только от темпа его речи.

И если б не диктофон, Моше и половины бы не успел запомнить. Файад сдал всех, кого знал, раскололся дочиста, до капли. Оно и понятно, своя жизнь – не чужая. Теперь не на одну неделю хватит разборов и арестов.

* * *

И еще он сказал одну вещь, которая заставила призадуматься не одного Моше, но и гораздо более высокопоставленных офицеров. «В Газу идет корабль с оружием», – сказал Файад. Откуда, когда и с каким оружием – сам не знает.

И, похоже, не врет.

Очень сложно врать, будучи до такой степени напуганным.

* * *

А значит, ведомству Моше еще предстоят веселые деньки.

21. Пятнадцатый день плавания теплохода «Океанская звезда»

Измайлово, Москва

… Сверху пригревало ласковое июньское солнце. Снизу – мягкая зеленая травка приятно холодила и щекотала пятки.

А впереди – на большой белой ромашке – сидела, плавно шевеля огромными шоколадными крыльями, бабочка. Такая красивая, что даже дух захватывало.

До нее было-то всего пять шагов, но Семен боялся шевельнуться, чтобы не спугнуть редкостное чудо.

И надо же было выскочить из дома без сачка! Хотя, с другой стороны, кто же ходит утром в туалет с сачком…

* * *

Наконец он решился и бросился вперед. Но бабочка, как в замедленном кино, вяловато пошевелила крылышками и… оказалась высоко над головой маленького Семена! Стало так обидно, что даже плакать захотелось! Теперь никто не поверит. Упустил!

Да, обидно. Но – одновременно – и радостно от того, что бабочка улетела, а не украсила собой обтянутый зеленой бархатной бумагой лист его маленькой коллекции…

* * *

– Семочка, – ласково проговорил мамин голос. – Все будет хорошо, Семочка. – И ее рука легла Семену на лоб.

– Что, мам? – вскинулся, просыпаясь, Мильштейн, с сожалением покидая разноцветный мир детства.

– Пора вставать, мой мальчик, – сказала пожилая женщина и, тяжело развернувшись, пошла на кухню.

Семен неохотно встал с постели и, умывшись, тоже пришел на крохотную кухоньку родительской «хрущобы». «Четверка» платила своему охранителю совсем не малые деньги, и он не раз предлагал – еще отец был жив – купить своим более удобное жилье. Но пожилые родители очень долго раскачивались с решением, а после того, как мама осталась одна, вопрос о переезде отпал как-то сам собой.

Может, это и к лучшему. Изредка появляясь у мамы – звонил-то он ей ежедневно и продукты всегда привозил, сам или водителя посылал, – Семен оказывался в мирке, где ему был ведом не то что всякий уголок, но даже каждая полоска на давно не обновляемых обоях или трещинка на невысоком – два пятьдесят – потолке.