Похищение Европы

Ветер с Атлантики нагнал приличную волну. Теплоход шел в нескольких километрах от берега – в иллюминатор каюты-люкс Агуреева, несмотря на предутреннюю темь, была видна темная полоска испанской суши. Точнее, не сама суша, а фонари, обозначавшие прибрежные деревеньки, и часто набросанные маяки.

Поздно вечером они прошли Бильбао, столицу Страны Басков, будь те неладны: снова вспомнился веселый и спокойный Князь, никак не предчувствовавший скорой смерти. Ночью за бортом остался Сантандер. Впереди – Ла-Корунья, единственный порт из круизного буклета, который капитан настоятельно не советовал обходить стороной: здесь были самые лучшие условия бункеровки. Да и пассажиры уже начали роптать, несмотря на все бесплатные удовольствия, которыми устроители пытались компенсировать смену обещанных мест стоянок. Количество остановок почти не сократилось, а экскурсий так и вовсе было предложено больше, чем в плане (и все – бесплатные!), но туристам стало сложно объяснять, почему их теплоход так упорно не желает следовать по ранее объявленному маршруту.

«А может, сказать? – вяло подумал Агуреев, лежа на прогнувшейся под ним кровати и затягиваясь сигаретным дымом. – Так, мол, и так: ввиду охоты, открытой на директора «Четверки», объявляем наш круиз полностью конспиративным».

Даже интересно стало: кто-нибудь испугается перспективы изобразить из себя случайную мишень? Навряд ли. Скорее попросят еще скидок и льгот. Хотя у нас и забесплатно народ риска не боится: когда танки палили по Белому дому, какая толпа зевак стояла! Один шизик рассекал по мосту на роликовых коньках. Получив осколок в бедро, перевязался – и снова раскатывать! Нет, ничего не боятся советские люди…

Агуреев тяжело вздохнул. Он тоже мало чего боится. Но, как оказалось, этого недостаточно для ощущения счастья. Или даже скромнее – удовлетворенности жизнью.

А ведь ему не раз случалось испытывать подобные чувства!

* * *

Теплоход начало ощутимо качать: чувствовалась близость постоянно штормящего Бискайского залива. Приподнявшийся Николай чуть с койки не свалился, когда «Океанская звезда» въехала своим острым носом в очередную волну.

Хотя про койку – несправедливо: Агуреев еще раз оглядел свою люкс-каюту, слабо освещенную синеватым ночником: две шикарные кровати с туалетными столиками, у большого окна – стол побольше. А еще есть вторая комната – гостиная, с письменным столом, мягкой мебелью и сервантом. Да и ванная настоящая, не то что у пассажиров на нижних палубах, которые входят под душ бочком.

С другой стороны, кому, как не хозяину судна, жить на нем в лучших условиях! Хотя, по совести, настоящим хозяином «Океанской звезды» был Блоха. Равиль с Леркой не хотели тратить деньги на столь сомнительное приобретение. Николай с трудом их уговорил. Не уговорил даже, а придавил, пригрозив поставить вопрос на формальное голосование – до этого в «Четверке» так дела не решались, только полюбовно. Он видел, как хочет Сашка эту продаваемую по случаю старую посудину, и ему было плевать на миллион баксов. Миллионом больше, миллионом меньше – все равно столько не выпить. А детей, которым можно было бы передать наследство, он, несмотря на свой зрелый – перезрелый даже – возраст, не нарожал.

* * *

На соседней кровати что-то тихо произнесла во сне Ева. Тихо, но жестко, на чужом, неизвестном Агурееву языке. Николай задумчиво посмотрел на жену. Даже в слабом свете ночника тело Евы, презирающей одеяла и укрытой лишь тончайшей, ничего не скрывающей батистовой простыночкой – заказывала только в одном конкретном парижском салоне, – было, как всегда, прекрасно. Безупречно прекрасно.

Николаю захотелось пересечь разделяющий их метр и обнять точеные формы своей спящей законной супруги. Но – захотелось и расхотелось. Она по-прежнему привлекала его и как человека, и как мужика. Даже очень привлекала: редкая совместная ночь проходила без любви. Да и утром продолжали. Только вот совместных ночей за год супружества было немного. Очень уж деловая у него жена, всегда в разъездах.

* * *

Старенькая мама Агуреева, посмотрев на долгожданную суженую сына, так и сказала: «Не по Сеньке шапка». Николай сначала только рассмеялся: ну разве может мама понять, что сынок ее уже несколько лет как миллионер? Вон батя покойный всю жизнь горбатился за квартиру. И умер спокойным: жила-таки его семья в выкорчеванной им в жизненном лесу квартирке! А сынок, если захочет, вполне может прикупить таких квартирок с сотню…

Жаль, что батя не увидит его нынешнего. С «Ролексом» на запястье и «мерсом» S500 в гараже. Вот бы порадовался старик! А может, и не порадовался бы, а сказал, насупив мохнатые брови: «Какого хрена жизнь свою просаживаешь? Я работал для вас. А ты для кого?»

И в самом деле – для кого? Для друзей? Но лучший его друг Блоха лежит в земле. На почетном дорогом кладбище, что вряд ли ему теперь важно. Есть еще двое друзей, слава Богу. Но занозой сидят в мозгу ядовитые слова Мойши! Николай отдал бы еще миллион, лишь бы сдвинутый Мойша ошибся. А если он не ошибся?

«Ладно, проводим инвентаризацию дальше», – усмехнулся про себя Агуреев.