Читаем Погаснет жизнь, но я останусь: Собрание сочинений полностью

Потрясен своей судьбою,В вестибюль входя иль в зал,Встретясь в зеркалах с собою,Я себя не узнавал.Что мне делать с этим снобом?..Явь ведь это, а не сны.Ни до гроба, ни за гробомМне такие не нужны.Навязал себе обузу.Без него хватало бед.Он ласкает мою музуИ съедает мой обед.Разобраться трудно в этом:Началось давным-давно.Он ли сделался поэтомИли я?.. Не всё ль равно.Спаяно и неделимо,Всё с ним вместе, всё вдвойне.В самом деле, а не мнимо, –В нем мое, его во мне.<p><strong>ГОЛЫЙ КОРОЛЬ</strong></p>За короля за гологоГотов отдать я голову:Его отвага мне милейЛукавой выдумки ткачей.С наивностью парнишкиной,С улыбкой князя Мышкина,Совсем он, как Амур, раздетИ беззащитен, как поэт.Нелепость положения —Через воображение.Он мой лирический герой,Но сам я все же не такой.<p><strong>ОТРАЖЕНИЕ</strong></p>Во дворце или в избе,Всюду мне не по себе.О тебе везде тоскую,Проклиная долю злую.Не подруга ты моя,Это «ты» — второе «я»,Подлинное, основное;Потерял его давно я.Лишь в стихах мелькнет поройНастоящий облик мой.<p><strong>СЕРДЦЕВЕД</strong></p>Натешились хирурги властьНад беззащитным грешным телом,Над пациентом омертвелым.И пересадка удалась.Мне сердце вставили чужое.Всё это было как во сне.Чье сердце? Не сказали мне.С тех пор не ведаю покоя.Где бывшие мои друзья?..Ведь в прошлом два теперь истока.Боль двусердечная жестока.Что будет с этим новым «я»?Как стану дальше жить – не знаю.И стану ли писать стихи?Чужие чувства и грехиМое сознание терзают.Лжет медицина, врет печать…Коль дело до конца рассудим,Поймем мы, что не надо людямСердец подержанных вставлять.<p><strong>РАЗОБЩЕННОСТЬ</strong></p>Тут ни к чему прелюдия,Совсем понятно ведь,Что в тишине безлюдияО дружбе трудно петь.В безумии раздумия,Во тьме и в свете дняВоспоминаний мумияНе радует меня.И потому без ропота,Смиряя чувств прибой,Я приглушенным шепотомБеседую с собой…Без имени и отчества,А просто некий яВдруг понял: одиночество –Основа бытия.<p><strong>РАЗЛАДЫ</strong></p>Ни в тьме ночей, ни в свете дня,Презрев насмешки и суровость,Уйти не хочет от меняМоя измученная совесть.Был с ней я с детских лет знаком,Уже тогда случались ссоры.И за столом, и за углом —Бесцеремонные укоры.Живем недружно. Как ни злись,Годами терпим эту муку.Характерами не сошлисьИ не способны на разлуку.Но совесть все-таки — моя,Хоть ни к чему ее старанья.С ней до сих пор пытаюсь яНаладить сосуществованье.<p><strong>МЕТАФИЗИКА</strong></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология