Поездка в Хиву

Когда я жаловался на угарный газ в комнате, ни один мускул в его лице не менял своей позиции, а ответ неизменно состоял в следующем: «Да, ваше благородие. У Морозова всегда так».

Стоило мне посетовать на холод, и он отвечал ровно так же.

Вскоре зашел проститься Янушев. Ему не удалось найти в Казалинске хоть сколько-нибудь подходящих для артиллерии лошадей. На следующее утро он собирался ехать в большое поселение недалеко от форта Перовский, где обитал глава одного киргизского рода, владевший табуном в полторы тысячи голов.

Перед отъездом Янушев хотел устроить вечеринку и теперь беспокоился за казенные деньги, предназначенные на закуп, а потому просил меня присмотреть за всей этой крупной суммой, пока он будет веселиться. Я не мог удержаться от замечания, что он доверяется незнакомцу из чужой страны, тогда как в трактире проживают и русские офицеры, но он настаивал, и в итоге я согласился.

Следующим утром я вернул ему сверток с деньгами, он уселся в сани, мы сердечно пожали друг другу руки, и Янушев помчал в Перовский. Я простился с ним не без сожаления – это был отличный попутчик, да к тому же начитанный и всесторонне образованный человек.

В тот же день я получил письмо от генерала Колпаковского. Содержание его сводилось к следующему: поскольку мне приказано немедленно вернуться в европейскую часть России, он не в силах санкционировать мой проезд через Ташкент и Западную Сибирь, так как данный маршрут не является кратчайшим; а разрешение на путешествие по Русской Азии, предоставленное мне ранее генералом Милютиным, ныне считается отозванным. Полагая, что указанные причины убедят меня немедленно возвратиться в европейскую часть России, следуя Оренбургским почтовым трактом, генерал Колпаковский заверял меня в своем глубоком почтении, а также в удовольствии быть мне полезным и прочая, прочая, прочая.

Письмо было абсолютно недвусмысленным, и мне оставалось лишь собрать вещи, заказать лошадей и отправиться в Оренбург.

Тут ко мне заглянул местный губернатор. Он также получил депешу с приказом о моем немедленном отъезде из Казалинска. Несмотря на то что по случаю выходных ни одно учреждение не работало, он заверил меня в скорейшей выдаче подорожной.

Прежде чем отправиться в путь, я хотел поменять несколько золотых монет. Один бухарец согласился взять у меня русские полуимпериалы, но давал за них разную цену, так как некоторым монетам исполнилось уже по три, по четыре года, и в глазах менялы это снижало их стоимость. В итоге я сбыл полуимпериалы и пару английских соверенов местному губернатору. Соверены считались диковинкой среди русских офицеров в Средней Азии, поэтому стоило кому-нибудь узнать об их наличии у меня, и я тут же получал предложение об обмене.

Вскоре сани для меня снарядили; лошади практически гарцевали у крыльца; я расплатился за проживание и продал своих коней. Мой вороной недоросток оказался хорошим вложением. Купив его в свое время за сорок рублей (около пяти фунтов стерлингов), я выручил при продаже три фунта и десять шиллингов. С учетом девятисот миль, которые я проехал на нем, жаловаться на эту инвестицию мне не приходилось.

Усевшись в сани, формой напоминавшие гроб, я попрощался с друзьями. Татарский возница дико вскрикнул, дабы подбодрить лошадей, щелкнул кнутом, и мы поехали прочь.

Вскоре я повстречал одного еврея и грека, которые направлялись в Ташкент. Когда я спросил последнего, как он получил разрешение путешествовать по Средней Азии, тот ответил, что прибыл в Россию с греческим паспортом, но впоследствии сумел раздобыть русский, и ему разрешили пересечь Урал. Еврей же являлся российским подданным, поэтому, конечно, никто ему не препятствовал.

Между русскими и греками существует очевидная взаимная симпатия, которая объясняется, быть может, их общей ненавистью к турецкой Порте, а также сходством в религии. Характер жителей обеих этих стран отличается заметными восточными чертами. И те и другие крайне недоверчивы, но греки все-таки поумнее и в торговых делах переплюнут, конечно, московитов.

По прибытии на следующую станцию смотритель уведомил меня о богатой молодой киргизской вдове, расположившейся в комнате для ожидания. Он спросил, не буду ли я возражать против ее присутствия, поскольку некоторые русские путешественники не желали находиться в одном помещении с туземцами. В ответ на это я отправил Назара к юной даме с официальным приглашением, велев ему передать, что некий английский путешественник узнал о ее присутствии на станции и надеется на ее согласие выпить с ним чаю.

Исполнять мое поручение Назар отправился с широкой ухмылкой на лице. Мое внимание к юной степной вдовушке показалось ему весьма занимательным.

– Ваше благородие, – сказал он, уже выходя из комнаты, – вам на ней жениться нельзя. У нее вера другая.

Вскоре он вернулся в сопровождении бесспорно симпатичной и очаровательной девушки лет примерно восемнадцати. Ее облачение состояло из длинного серого халата, крошечных китайских тапочек и тюрбана из белого шелка.