Подземный огонь

Гномы, раскланявшись с Конаном (по трактиру уже прошел слушок, что явился не кто-нибудь, а знаменитый киммериец, пристукнувший четыре года назад Бешеного Вожака), уселись на лавку и, не поморщившись, выпили. Когда Хальк, принявший от Двалина угощение, опрокинул в рот первую стопку, стол оказался забрызган — изнеженный господин библиотекарь под громкий хохот карликов и Конана некуртуазно выплюнул часть напитка обратно. А потом, отдышавшись, заорал:

— Отравили! Помру сейчас!

Конан налил остальным еще по порции и демонстративно выпил свою долю.

— Гадость, конечно, ужасная, — заключил он многозначительно. — Но как тепло внутри становится… Почтенный Двалин, давай споем. Я много всяких песен знаю…

— Я тоже, — встрял Хальк. — Конан, может быть, помнишь горские песни? Киммерийские например, или темрийские? В Темре хорошие баллады слагают…

— Темра? — заинтересовался я. Название было незнакомым, но звучало красиво. — А это где?

— Между Гандерландом и изгибом Немедийских гор, на полуночном восходе, — пояснил Конан. — Самая отдаленная провинция Аквилонии.

Выяснилось также (это рассказал Хальк), что темрийские земли населены мало. Горцы же вовсе не являются потомками хайборийцев, а происходят от древнейших племен, населявших закатные земли до завоевания. Они, будучи оторванными от аквилонской культуры, сохранили все старые обычаи и были славны способностями к стихосложению…

Пока библиотекарь излагал краткую историю Темры, не замечая, что его слова мало кому интересны, Конан сходил к хозяину Бютту и попросил лютню. Затем, вернувшись к столу, варвар прервал трепотню Халька, вручил инструмент, зная, что тот неплохо умеет играть, и уселся рядом. Господин летописец прошелся пальцами по струнам, некоторые подтянул — лютня была изрядно расстроена — и вопросительно посмотрел на киммерийца.

— Темрийскую?

— Давай, — согласился Конан. — Помнишь балладу о Макмэде? Которая на два голоса?

— Несомненно, — Хальк, подвинув заинтересовавшегося Двалина, устроился поудобнее и, бросив Конану: «Я говорю за тана, ты — за Макмэда», начал играть. Конан, сграбастав опустевший жбанчик, стоявший на столе, использовал его как маленький барабан, отбивая ритм.

Я никогда не слышал таких песен. У нас в Пограничье все намного проще — скальды рассказывают баллады о героях или битвах, воины обычно голосят малопристойные песни наемников, а женщины в деревнях любят петь о семье или о том, что видят каждодневно — о лесах, водопадах или синем небе.

С первых же строк я понял — темрийская баллада изображает разговор двух людей, правителя и воина. Хальк высоким тенором выводил речи тана Темры, а Конан низким глуховатым голосом говорил за главного героя — неизвестного никому Макмэда.

— Зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где мерзнет заря, как смертельная рана

Над россыпью древних полночных планет,

Алан Макмэд?

— Уж лучше клинков ненасытная пляска,

И вьюга в предгорьях, и мрак, и туман,

Чем взгляд, лучезарнее неба над Темрой,

И сочные губы, и трепетный стан,

Не правда ли, тан?..

— Сердце леди Хайлэнда податливей воска,

Если джентльмен в бранных делах знаменит,

Когда дедовский меч его, поднятый к звездам,

О щиты чужестранцев победно звенит,

Потрясая зенит…

— Меч Макмэда не сломлен никем ни в турнире,

Ни средь битв ни в низине, ни на вольных холмах.

Но для леди Хайлэнда нет желаннее в мире

Песен рыцаря в черном, что сводят с ума

Женщин в клане Галмах…

— Мне понятен твой гнев, но поверь мне, как тану —

Бог не создал для мира неподатливых бед.

Уж тебя ли, герой, я испытывать стану,

Как сорвать с плеч врага и башку, и берет,

Алан Макмэд?

— Опоздал твой совет, ибо чаша испита,

И жестокий урок мной сопернику дан.

Там, где вереск поет у речного гранита,

Рыцарь в черном лежит, вечным сном обуян.

Я не лгу тебе, тан…

— Так зачем ты покинул обители клана,

Где вьется вкруг вереска солнечный свет,

Где навек упокоила рваная рана