Едва мы расселись по лавкам, а рыжий Строри начал разливать «водку» по серебряным стопочкам, тварюшка переползла со стола на плечо Халька и громко изрекла с изрядным акцентом:
— Мы все сидим Брийт. Тебя зовут, — розовый пальчик передней лапки коснулся щеки библиотекаря, — Хальк. Ты писать книжки.
Конан откровенно заржал, а Мораддин ехидно посмотрел на загордившегося Халька. Летописец снял зверька с плеча, посадил перед собой на столешницу и, раздельно выговаривая слова, спросил:
— Я, — он приложил руку к груди, — я — Хальк. А как тебя зовут?
Существо по-птичьи наклонило голову, рассматривая библиотекаря, ткнулось острой мордочкой ему в рукав тигеляя и пискнуло:
— Меня звать Тицо. Я маленький. Я долго спал. Пошли все в жопу.
— Та-ак, — протянул Хальк. — Ваше величество, кто научил Тицо подобным гадостям? Я, кажется, много раз просил оставить зверька в покое!
Конан искренне расхохотался, да и мы с Мораддином к нему присоединились. Уж больно смешно было слышать от маленького существа с белоснежной пушистой шкуркой и невинными голубыми глазками речи наемников.
— Забудь, Хальк, — сквозь слезы прохрипел киммериец. — Пускай учиться жить в большом мире, а не в Ямурлаке!
Хальк остался недоволен. Он взял на руки зверя, пересел подальше и начал с ним сюсюкать. Судя по иногда озарявшейся радостью физиономии барона Юсдаля, Тицо отвечал правильно.
А мы продолжали веселиться. Господин Бютт и трактирная прислуга едва успевали менять кружки, а старейшина Двалин, позвав нескольких сородичей, с чувством исполнил гномью песню, из которой я запомнил лишь несколько строк:
Для дракона, разумеется, все кончилось плохо. Гномы ящера запинали, сокровища поделили, а потом начали пить вино. Смешная песня…
Я не помню, кто и как отвел меня спать в комнату. Вспоминаю лишь, что глубокой ночью в дверном проеме появился Конан, разбудив меня, сбросил куртку и сапоги, зашвырнул в угол портянки и свалился на широкую постель рядом со мной. Мораддин, подошедший вслед за королем, устроился на полу. Потом я провалился в дрему и не видел никаких снов.
Все-таки гномы — хороший народ. Гостеприимный и добродушный. Но пить с ними нельзя ни людям, ни оборотням… Перепьют. Уж больно крепки они, как в битве, так и в застолье.
Утро началось скверно. Рассвет тринадцатого дня третьей осенней луны я запомню надолго.
Великие Боги, Митра и чтимая Иштар, ну почему всегда лучшее оборачивается худшим? Только лишь минувшим вечером мы пили вино и водку с уважаемым Двалином, сыном Зиланта, и его рыжебородым племянником… Пели хорошие песни, заигрывали с девицами матушки Бютт, ходили гулять по Брийту… Как было хорошо! И никаких подземных чудовищ, дворцовых интриг или взбесившихся оборотней.
Нас разбудил громкий, настойчивый и непрерывный стук в дверь. Двери, между прочим, в трактире Барли Бютта толстенные, навешены на три петли и сделаны из добрых сосновых досок. Такие притворы сломать практически невозможно, а если задвинуть тяжелый железный засов, можно подумать, будто ты находишься в крепости с окованными сталью воротами.
— Кого принесло в такую рань? — простонал Конан и, повернувшись на бок, сильно толкнул меня локтем. — Эй, Мораддин, ты пил меньше всех. Пойди открой! Пожалуйста…
Граф Эрде, лежавший на полу возле кровати, завернувшись в теплые овчинные тулупы, поднял голову и, неодобрительно посмотрев на киммерийца, проворчал:
— И почему я должен вечно исполнять роль прислуги? Конан, я прошу тебя как короля — запрети свите пить с гномами. Светлый Митра, как голова болит…
Однако Мораддин поднялся на ноги и пошел открывать. Я одним глазом наблюдал за ним. Со стороны коридора некто продолжал молотить по двери увесистыми кулаками. Грохот стоял невообразимый.
Мораддин повозился с засовом и, наконец, дверь распахнулась. Я увидел Паллантида, одетого лишь в рубаху да теплые штаны. За плечом легата виднелась бледная физиономия месьора Барли Бютта. Хозяин, если судить по заплывшим глазкам и взъерошенной шевелюре, был только что поднят с постели.
— Милорд граф, — Паллантид быстро кивнул Мораддину. — У нас беда. Где государь Конан?
— Дрыхнет, — сообщил Мораддин. — Что случилось на этот раз?
Паллантид невежливо отстранил графа Эрде и прошел в комнату. Конан, все еще лежавший на постели, приподнялся на одном локте и мрачно воззрился на своего верного гвардейца.