Подземные дворцы Кощея

— От изверги! Да как земля-то их носит…

Старшой с состраданием спросил хмурого Засекина:

— На телегу погрузим да с нами? В село?

— Нет, нет! — вскинулся Засекин. — К убийцам не повезу! Они его убили, христовоздвиженские! — Он замолк, будто подавился, и повел по лицам испуганным взглядом. Люди притихли.

— Ты не бойсь, не сумневайся. Не выдадим… Ты-то что будешь делать? Чем тебе пособить?

— Да ничем… И так пособили… Спасибо. Пришлите, однако, попа. Пусть отпоет раба божия Прокла Никодимыча Федорова. Здесь и зароем. Не везти же домой изуродованного? Да и далеко, протухнет.

Старшой стащил с белой головы расхристанную шапчонку — изо всех дыр торчала грязная и в подпалинах вата. Люди зашевелились, начали доставать из заветных тайников в онучах, штанах, в воротниках и ладанках замусоленные бумажки и тусклые монеты. Скинулись на горе, хотя Засекин вдруг побледнел и начал протестовать. И еще сухарей своих приисковских оставили на дальнюю дорогу…

Они ушли, а Засекин вспомнил обо мне, пожаловался:

— Когда люди мне делают добро, душа не выносит. Почему? А? Привычки нет к такому состоянию, что ли? Боится задолжать душа?

Я боялся прикоснуться к мертвому телу, поэтому Засекин сам отволок его к ручью за полверсты, обмыл, наметил место для могилы.

— Иди сюда, парень, — крикнул он, — если успокоился!

Я подошел, спросил, где же ключ, стараясь не смотреть на труп.

— То, что ему живот распороли, и есть ключ. Золото нес. Боялся, что обыщут при выходе с прииска, и проглотил. Так часто делают.

«Какой же это ключ?» — подумал я с ужасом.

Засекин повесил мне на шею винтовку.

— Сейчас начинается самая главная работа. Подведешь — прогоню и никогда больше не возьму с собой.

У Засекина все было обдумано, рассчитано. Он подробно втолковал мне, что от меня требуется, и подсадил на дерево. Это была ель с обломанной верхушкой, уже подсыхающая от старости, и до того колючая, что хоть вопи от боли. Боль и привела меня в чувство. Я опять начал трястись.

— Да не стучи ты зубами! — разозлился Засекин. — Слышно же! Ворот прикуси. Или язык.

Он рыл могилу заостренной палкой, когда приехали два мужика верхом на одной лошади.

Хотя уже смеркалось, было хорошо видно, как напуганы эти двое, как спешили они. Спрыгнули с лошади, даже повод на куст не набросили — и сразу к Засекину. Пожилой мужик был тяжеловат, с пузом, одетый в суконную пару. А молодой — франт в черном пиджаке, даже бумажный цветок из петлицы не выкинул.

— А священник где? — спросил Засекин, стоя на коленях.

— Сзади поспешает, — ответил пожилой. — Послал нас вперед, чтобы помогли тебе. — Окинул взглядом труп и снова к Засекину: — Ты кто же ему будешь? Сродственник? И кто с тобой тут есть?

Молодой мужик торопливо поглядел по сторонам и вверх, я даже дернулся, будто его взгляд клюнул меня в ноги сквозь кожу поршней. Он ничего не заметил и смахнул пот со лба — волновался.

— Мальчонка же был? — сказал пожилой.

— Он дело свое сделал, в улус побежал.

Они разом навалились на Засекина, заломили ему руки. Пожилой стиснул пальцами его горло.

— Так кто тебе сказал, что здесь надо искать? Кто эти знающие люди? Ты про них помянул разок да испужался!

Засекин раскашлялся — надавили ему «на яблочко».

С винтовкой в обнимку я ждал условного слова-крика, чтобы выстрелить вверх — так велел мне Засекин. Странное дело, когда началась драка, страхи мои пропали. Мне не терпелось выстрелить из настоящей боевой винтовки.

Засекина уже били ногами в живот, под ребра, по голове. А сапоги на мужиках были не легкие ичиги, а грубые таежные «бутылы» с толстыми голенищами выше колен. И почему Засекин не кричит условный сигнал?

— Все выложишь, всех назовешь! — хрипел, стервенея, пожилой. — По нюхалу его, Сеня, по нюхалу! Чтоб никого боле не унюхивал!

Засекин извивался, кричал «караул, убивают!». Но эти люди его криков не боялись.

Я выставил винтовку сквозь ветки — почти между колен, прицелился в пожилого. И, не дожидаясь сигнала, нажал на спуск. Выстрела не было. Меня как кипятком ошпарило.

В степи я несколько раз держал в руках фитильное казахское ружье с болтающимися сошками и на руднике дорвался однажды до берданки пьяного охранника. Правда, ни разу не удалось выстрелить. И вот, когда должен грянуть большой праздник в моей жизни, мой первый выстрел… Я в отчаянии давил на спуск, потом начал дергать затвор. Молодой услышал лязг металла, обомлел.

— Тять! — прошептал он. — На дереве кто-то! — И хотел броситься к лошади, на ней осталось их оружие.

Тут я наконец вспомнил про «пуговку» предохранителя на затворе, оттянул ее рывком и повернул. И чудо! — оглушительно треснул выстрел. Угол приклада больно ударил меня в грудь, и я полетел вниз, ломая сухие ветки.

— Стоять, сволочи! — закричал злобно Засекин. — Не трепыхаться! — Он вытащил из-под корней дерева свой наган, выстрелил под ноги молодому. И, неожиданно развернувшись, врезал пожилому рукоятью по шее — тот повалился лицом в разрытую мокрую землю.

Засекин поднял меня левой рукой, толкнул.