Подземные дворцы Кощея

Потом начал приклеивать бороду, усы. Добавил черных волос к бровям и вискам, нахлобучил на голову крестьянский войлочный колпак и сразу изменился, стал деревенским мужичонкой с кудлатой волосней, которую расчесывают перед большими престольными праздниками, да и то пятерней. Меня заставил надеть черную рубашонку местных татар с полинялым узором на вороте и рукавах.

— Будешь изображать улусника. Понял? По-русски ты ни бум-бум. Если понадобится, можешь высказываться на своей природной тарабарщине. Помнишь что-нибудь?

— Помню, сказал я. — А что такое тарабарщина?

Он хмыкнул, потрепал меня за волосы.

— Это я так, по привычке. У меня много нехороших привычек, не обращай внимания. Без них-то я хороший, верно?

— Верно, дядь Фрол.

Мы ехали долго, то согрой[8], то тайгой, перекусили свежим хлебом с салом, не слезая с телеги. Я делал все, чтобы уйти из-под власти Черной молитвы и прежней веры вообще, поэтому ел даже сало. Оно мне было противно, и я старался меньше жевать, а больше глотать. Засекин удивился:

— Здорово мечешь, Феохарий! Сальцо, должно быть, твое любимое лакомство? Буду знать.

Лошадь была резвая, ухоженная, с удовольствием брала крупной рысью даже при малейшем намеке вожжой по тугому крупу. Верховая скотинка — под седлом она была даже лучше, чем в оглоблях с хомутом. Лошадей Засекин любил и мог часами смотреть на них в конюшне или в загородке, на лугу.

Я хотел спросить, куда же мы несемся спозаранку, на кого будет охота, но только малые дети спрашивают прямо в лоб. Самостоятельный паря-джигит заведет разговор как-то иначе. И я принялся рассуждать о большом урожае рябины. И на самом деле, повсюду встречались завеси из тучных рубиновых гроздьев среди хмурой зелени.

— Когда назад поедем, надо побольше наломать рябины да калины, — сказал я, подражая мужицким разговорам. — В пирогах хорошо пойдет зимой, да в настойках разных — брательник мой в этом знает толк. — И тут я не удержался от позорной детскости, забылся немного: — Погляньте, дядя Фрол, какая крупная! Отчего тут такая?

— Потому что эта местность называется — Рябиновая гарь.

Я хмыкнул или фыркнул, считая, что он меня дурачит.

— Не согласен, Феохарюшка? Отчего? Сделай милость, объясни.

— Ну как жеть, дядь Фрол? По-вашему выходит, назовем местность как нам хочется, и все по названью в ней будет? Вот если бы назвали не Рябиновая, а Ржаная, то в ней бы рожь уродилась хорошая?

— А почему бы и нет?

— Да нет же, однако! Много рябины — вот и назвали Рябиновой.

— А гарь откуда?

— Не знаю. Может, что-нибудь сгорело.

Опять началась согра, поросшая тонкими длинными осинами. Их желтые листочки уже сеялись в грязь, размолотую колесами и ногами пешеходов.

— Листок ложится лицом кверху, — мимоходом заметил Засекин. — Верная примета: крепкая будет зима. Так что, Феохарий, подшивай пимы, на задники материала не жалей. В этом году пятки будут примерзать. Да и рябины много — тоже к ранним морозам. Ну а что сгорело? В этих-то болотах? Ты протри глаза, посмотри вокруг — мокротища!

Я понял, что он испытывает меня «на изворотливость мозги». В нашем опасном деле без такой ловкости никак нельзя. И я успокоился, а то чуть было не затрещал его авторитет. Вообще-то, он все время заставлял меня напрягаться, подзадоривал какой-нибудь обидной байкой или язвительными смешками.

— На взгорке изба стояла, вот ее и подпалили.

— Думай, думай, Феохарий. Какая, к черту, изба на болоте? Кто тут будет жить среди комарья и без пашни? Без огорода?

Я поднапрягся.

— А если золотишко тут сыскали? То жильцы сразу понаедут.

— Да если бы наживой пахнуло, тут был бы такой поселок! Город ведь близко, и до больших дорог и рек рукой подать.

Мне было интересно и увлекательно «шевелить мозгой». Находишь удачную мысль, объяснение чему-то непонятному — и радость тебя наполняет, будто съел горсть изюму.

— Кумекай, Феохарий. Гарь!

— Лес сгорел! — догадался я.

— Какой же лес на болоте? Осина? Попробуй сделай пожар из осины. Замучаешься спички жечь!

— Да? Ну, тогда, тогда… — Я зажмурился, пытаясь представить, что же горело в этой мокроте. Ну, что?! — Тогда получается, не было тут болота, когда горело! Может, потом появилось?

Засекин посмеивался.

— Вот те на! То лес, то болото. Как сие понимать? Объяснись.

Если бы я брякнул что-нибудь вовсе глупое, он бы расхохотался, обозвал как-нибудь, а тут просто улыбается. Это меня здорово обнадежило, и я опять поднапрягся, собрал весь свой жизненный опыт. Вспомнил о болотах вокруг Чернецкого рудника. Там тоже извели весь лес, а говорили — были лучшие в губернии ягодные поляны.

— Сначала были деревья, которые хорошо горят, — сказал я почти уверенно. — Они сгорели, появилось болото.