— Падаю! Хамракул!
Он крикнул девчонке:
— Помоги ему!
Тонкая крепкая ручонка обняла меня за горло, и всхлипы защекотали мое ухо:
— Спаси нас, аллах милосердный, милостивый…
— Развяжи веревку! — шепнул я. — Зубами!
Еще раз телега подскочила, затрещав всеми суставами, и мы с Адолят чудом удержались на хурджунах. И хотя ей было страшно, она принялась за узлы на моих путах.
— Эй, Хамракулджан, послушай! Надо спрятать в хорошем месте все сокровища, ведь на перевале кто-нибудь самый хитрый нас обязательно поджидает, например, Кичик-Миргафур. Непременно надо спрятать, а потом вернуться с большой охраной…
— Нет! Не надо прятать. Они увидят нас без хурджунов и сразу начнут искать. Охотничьих собак приведут. Найдут быстро! Нельзя прятать!
— Но я же не все сказал, Хамракул!
— Будем пробиваться. Кони хорошие. А с Большого перевала до самого города — под гору, быстро поедем.
Я растер кисти рук и полез по хурджунам к Хамракулу, чувствуя под собой то острые углы, то мягкие подушки. Дорога уже стала пологой, когда я дотянулся до кобуры с наганом. Хамракул не ожидал нападения, поэтому наган оказался у меня в руке.
— Не шуми, Хамракулджан. Все будет хорошо. Я знаю, как спасти хурджуны, а ты нет, поэтому…
Он плюнул мне в лицо и спрыгнул с телеги. Кони, почувствовав свободу, тотчас перешли на шаг, затем потянулись к придорожным зарослям.
— А я-то мучился! — выкрикнул с ненавистью Хамракул. — Думал, хорошего человека обидел!
Я вытерся.
— Слушай внимательно, Хамракул…
— Лучше быть спиной клячи, чем другом плохого человека! Лучше пить расплавленный свинец, чем пить чай из твоей пиалы!..
— Некогда с тобой разговаривать, да и уши у тебя плотно заткнуты. На, держи! — Я бросил ему шапку, которую он машинально поймал. А я погнал коней во весь опор, крикнул Хамракулу на прощание: — Не нарвись на Салима или Коротышку!
Ну, о Кадыре-байбаче он уже знает…
Без Хамракула стало еще тревожней на душе. А если мне все-таки не удастся довезти хурджуны до города? Страшно подумать, что скажут товарищи, что скажет Хамракул… Было такое ощущение, что я попал в трясину и, вместо того чтобы выбираться из нее, лезу в самую глубину. Ну а что делать? Ведь иначе, без хитростей и без ссоры с Хамракулом, добро это не довезти. Даже до Большого перевала не довезти!
И в то же время во мне зрела какая-то мальчишеская радость, она заставляла сладко ныть и трепетать мою душу: сокровища-то здесь! Мы на них сидим! Какие-то непонятные теплые лучи пронзили нас насквозь — и меня, и девчонку. Вон как светится ее лицо. Это несмотря на страх светится, а что будет потом, если страх исчезнет?
Часа через два отчаянной гонки по бездорожью мы въехали в туннель из густых зарослей, внутри которого шумела мелкая, воробью по колено, речушка с каменистым дном. Адолят порывисто прижалась к моей руке.
— Что будет с нами дальше, Артыкджан? Догонят нас или нет? Ведь столько людей…
— Так кто ты? Адолят? Мухаббат?
— Как вам нравится, так и называйте.
— Если ты Мухаббат, то было две Мухаббат? Одну убили. Не сама повесилась, а убили!
— Нет, она повесилась. Все знают…
— Неправда. Ее тайно обмыли, прежде чем похоронить. А ведь самоубийц не обмывают, понимаешь?
Девчонка задумалась, погрустнела слегка, но я сказал, что сейчас некогда размышлять, а нужно хорошенько поработать и что без ее помощи я не справлюсь с этим делом.
— Каким? — спросила она испуганно.
Не знаю, какие мысли бродили в ее хорошенькой головке, но помогала она мне со всем старанием. А без ее помощи я, наверное, не провернул бы это дело.
Вначале мы убедились, что вокруг ни души, что нет любопытных глаз ни на деревьях, ни в кустах. Потом отыскали малоприметную впадину возле полузасохшей ивы и выпотрошили в нее все содержимое хурджунов.
Да, Коротышка запасся на славу. Тут были золотые кувшины и серебряные вазы, сплющенные молотом, чтобы меньше места занимали. Были и тюки с тряпьем, обувью, одеждой, тонкие фарфоровые сосуды, грубо и неумело обернутые чем попало — и в шелк, и в бархат, и в грязные вонючие рубахи нукеров, усеянные спекшимися пятнами крови. Тут были и целые штуки дорогих золотошвейных тканей, много старинных монет — золотых, серебряных и даже медных, бруски каких-то металлов, увесистые коробки и кувшины, запечатанные воском. И многое, многое другое. Лично меня больше всего удивили семена хлопчатника в жестяных блестящих коробках. Неужели Коротышка задумал поднимать сельское хозяйство за кордоном? Ну а девчонку, конечно, поразила огромная тяжеленная серьга с большим, как кирпич, зеленым камнем — такую и слонихе в тягость носить…
— Я поняла, — обрадовалась Адолят. — Мы спрячем, и все это будет наше!
Перед нами была сверкающая, переливающаяся всеми цветами радуги яма, а мне вдруг подумалось — открытая рана. Или гнойная страшная язва. И эту язву мы должны охранять и оберегать всеми силами.