Подвиг 1983 № 23

Мухлынкин, как только увидел полынью, в которую провалился танк, почему-то вдруг вспомнил экзамен по эксплуатации материальной части. В билете был вопрос: «Эвакуация танков. Классификация застреваний». Мухлынкин наизусть помнил формулировки, которые на лекции записывал под диктовку преподавателя: «В зависимости от технического состояния танка, сложности необходимых подготовительных работ и потребных для вытаскивания тяговых усилий застревания подразделяются на легкие, средние, тяжелые и сверхтяжелые».

То, что произошло с 815-м, к первым трем видам отнести было нельзя. И Мухлынкин, отвечая на билет, говорил, как декламировал: «Сверхтяжелым называется застревание, при котором после проведения больших по объему подготовительных работ для вытаскивания танка требуется усилие, превышающее его тройной вес».

Тогда, характеризуя сверхтяжелое застревание, Мухлынкин не думал, что через несколько лет это общее определение наполнится конкретным, холодящим душу содержанием.

Но что для танковой роты тройной вес одного танка? Пустяки. Но для людей, спасающих своих товарищей, именно это вытаскивание значило многое. И Мухлынкин, сначала было обидевшийся на майора Коренюгина, что аварийную работу поручил не ему, прямому начальнику экипажа, а секретарю парткома, вдруг понял всю меру ответственности, выпавшей на долю капитана Штанько, безупречного авторитета, опытнейшего танкиста.

Теперь шел не просто экзамен. Это была борьба за спасение жизней. Мухлынкин не знал того, что Коренюгин, не получив согласия на личное участие в проведении спасательных работ, не рискнул эту операцию доверить еще недостаточно опытному командиру роты. Здесь нужно было действовать наверняка, без ошибок. И Мухлынкин волей-неволей оказался при капитане Штанько в качестве помощника и стажера.

Обстановка только внешне, может быть, напоминала учебное занятие, но по напряжению и нервному состоянию людей это была всецело боевая работа, немногословная, сосредоточенная, с полной отдачей физических и душевных сил.

И тут впервые за всю службу Мухлынкин увидел своего старшего товарища как организатора боя, увидел и оценил прозорливость майора Коренюгина: так, как Штанько, он, Мухлынкин, не сумел бы действовать и мог, пожалуй, наделать непоправимых ошибок.

Когда после очередного «нырка» на поверхности воды показался сержант Прохоров, прорезиненный рукав его комбинезона был располосован до самого плеча, а из глубоко рассеченной ладони текла черная в свете прожектора кровь, и все, казалось, поняли, что Прохоров «отработался», капитан Штанько будничным голосом спросил:

— Ну, что там, Прохоров?

— На сук напоролся.

— Переодевайтесь. Смените Синюка.

— Есть.

«С такой рукой, куда ему под воду?» — с горечью подумал Мухлынкин и, жалея сержанта, попросил у капитана разрешения на спуск. Как на ребенка, взглянул капитан Штанько на Мухлынкина и без тени рисовки ответил:

— Лучше Прохорова мы с вами, Николай Иванович, не сделаем.

— Товарищ капитан! — вскрикнул Мухлынкин. — Время-то не ждет! Одной рукой много не наработаешь!.. Может, они уже… — Он боялся произнести то страшное слово, которым обозначают границу жизни и смерти.

— Может… — колеблясь, согласился Штанько и пошел в машину, где товарищи переодевали Прохорова.

От непрерывно работающего двигателя в машине было жарко. Прохоров, крупный, мускулистый, сидел голый. Раненая рука уже была перевязана, из-под бинта обрубленными корнями чернели пальцы; здоровой рукой он держал сигарету и жадно затягивался; конечно, в машине курить строго запрещалось, но Штанько сделал вид, что нарушения не заметил.

— Ну как, Прохоров?

— Готов, товарищ капитан.

— Давай, дружочек.

Прохоров, погасив сигарету, стал с помощью товарищей одеваться. Через десять минут он сменил Синюка. Синюк, работавший без передышки, выбрался из комбинезона сухой, только чуточку раскрасневшийся.

Мухлынкин, увидев раздетого солдата, поразился. По комплекции Синюк с Прохоровым — полный контраст: маленький, тощий, правда, жилистый и резкий в движениях, но почему-то именно этого специалиста Прохоров предпочитал другим и в критических ситуациях работал с ним в паре. Объяснение оказалось простым.

Геркулес Прохоров и беспредельно выносливый Синюк дополняли друг друга. Об этом «саперном дуэте» в полку говорили разное, но неизменным было одно: если хвалили Прохорова, то при этом добавляли, что, «конечно, благодаря участию Синюка», и, наоборот, если отмечали ловкость и неутомимость Синюка, не забывали отметить помощь и содействие Прохорова. Так и служили два комсомольца, два сапера, их знала дивизия. И вообще саперов танкисты любят, как может любить человек мастера, который умеет все, не выставляя напоказ черновую работу. Но то, чем славятся саперы, танкисты видят — это служба тяжелая, трудная, зачастую рискованная, в воде, на льду, на холоде, под дождем. В подразделении почти всем солдатам и сержантам по двадцать, а к концу службы они выглядят намного старше.

Звездный час Гулина