Подвиг 1983 № 23

— Я, господа, себя не оправдываю. Я, увы, пришел сюда с оружием и пострадал за это. Здесь, под Ленинградом, зарыта моя рука, оторванная взрывом. Мне еще повезло, я уцелел! А вот от других порой оставалась только рука или только нога. Какая-то дьявольская насмешка над людьми чудилась мне, когда я видел, что вместо человека хоронили его руку или ногу… Вот потому-то я теперь выступаю и буду выступать против новой войны. За мир, и только за мир.

— Не считайте, что я жажду войны, — ответил толстяк. — Но не надо забывать и интересы нашей Германии. Задним числом легко рассуждать!

— Вы думаете, я прозрел только после войны? — возразил Таубе. — Если хотите, это началось раньше — когда мы еще побеждали. Именно тогда я, искренне веривший в планы фюрера, впервые усомнился в нашей победе над Россией.

— Ну, в это никто не поверит! — сказал один из собеседников, невысокий головастый человек с большими залысинами. — В те годы все мы, немцы или, по крайней мере, большинство, искренне верили и в фюрера, и в нашу победу.

— Расскажите, пожалуйста, как такое произошло с вами, — тихо попросил молодой человек, сидевший рядом.

— В другой раз, и не здесь! — ответил Таубе, допил пиво и вместе с остальными, нехотя поднявшимися, пошел к выходу.

Таубе взял ключ у дежурной, сел в своем номере за стол и начал было читать «Правду», купленную еще днем в киоске. Но вскоре отложил газету: чтение не шло на ум. Недавний разговор разбередил душу.

В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошел молодой немец, сосед по столику, с бутылкой вина в руке.

— А, Вилли, проходите, — обрадовался Пауль.

— Господин Таубе, не хотите ли выпить со мной стаканчик? Приличное грузинское вино. Не хуже нашего рейнвейнского!

— Вы истинный немец: ходите в гости со своей выпивкой, — улыбнулся Таубе. — Что ж, давайте выпьем… А закуска найдется у меня. Присаживайтесь. — Таубе подвинул гостю коробку конфет и два чистых стакана.

Вилли ловко откупорил бутылку и разлил багряный напиток.

Таубе сделал несколько глотков, почмокал губами, к чему-то прислушиваясь в себе, и сказал тоном знатока:

— Настоящее сухое. Отличный вкус! Такое вино грешно закусывать даже хорошей конфетой.

— Господин Таубе, — Вилли слегка смутился. — Я вам уже говорил, что как студент-филолог изучаю русский, хочу специализироваться на переводчика… А чтобы быть хорошим переводчиком, надо хорошо знать страну, ее народ, не правда ли? Вот почему я приехал посмотреть Россию. Именно поэтому меня заинтересовали ваши сегодняшние слова за ужином. Если можно, расскажите, пожалуйста, что же произошло с вами в начале войны? Почему вы еще тогда усомнились, как сами выразились, в нашей победе?

Таубе внимательно посмотрел на собеседника, но ответил не сразу. Он медленно допил вино, медленно поставил стакан и наконец сказал:

— Я, Вилли, никому не рассказывал эту историю. Никому! Но сейчас, если вы просите, пожалуй, расскажу. Судьбе было угодно, чтобы именно в этом городе я неожиданно встретил одного человека… Это так потрясло меня, что я вновь в эти дни пережил ту старую историю.

…Это случилось в первый день тысяча девятьсот сорок второго года. Я был в ту пору молодым, очень уверенным в себе лейтенантом и командовал диверсионной группой. Нам тогда удалось проникнуть ночью в глубокий тыл противника и успешно выполнить особое задание. Оставалось лишь вернуться к себе в часть.

Долга зимняя ночь, но и ее нам не хватило, чтобы незаметно дойти до намеченной стоянки в заброшенной охотничьей избушке. До цели оставалось километра три, не больше, но предстояло еще обогнуть по берегу небольшое лесное озеро. И тут мы наткнулись на непроходимую чащобу. Можно было, конечно, идти по льду. Но уже забрезжил серый рассвет, и выходить на открытое пространство в тылу противника стало опасно…

Стоя за толстой сосной, я с трудом различал в бинокль лежащий передо мной водоем. По ветру летели косые струйки снега: казалось, что на всю округу накинули белую маскировочную сетку!

Озеро больше походило на реку — продолговатое, с крутыми берегами, заросшими деревьями и кустарником. Проскочить бы это опасное место, как подсказывало мне чутье, и можно наконец отдохнуть, потому что за ночь люди вымотались до предела…

Неопределенность и смутная тревога уже начинали раздражать меня, надо было на что-то решаться: или отсидеться в лесу, или выйти на лед. В ту самую минуту я услышал легкий скрип снега и скосил глаза.

Из-за елей показалась знакомая кряжистая фигура лыжника, фельдфебеля Штумпке. Он, как и все разведчики группы, был одет в белые штаны и белую куртку с капюшоном, низко нахлобученным на лоб и затянутым под подбородком. Тяжело дыша, Штумпке остановился рядом и доложил:

— Господин лейтенант, везде тихо. А озеро нам не обойти! Бурелом такой, что с топором не пробиться.

Я не любил рисковать там, где в этом не имелось необходимости. Конечно, было бы лучше вернуться и миновать этот чертов бурелом! «Господи, сколько здесь зря гибнет леса, спелой перестойной сосны и ели… — подумал я тогда. — Вот победим, наведем и здесь порядок. Ведь древесина так нужна Германии!»