Подвиг 1969, №3

Я вовсе не отношу себя к опытным специалистам. Все мои познания в криптографии состояли в том, что я узнал за два месяца обучения; в нормальной обстановке я просто передал бы документ в резидентуру, пусть специалисты ломают себе головы. Однако замечание капитана Штеттнера имело определенный смысл — мое знакомство с Солли Ротштейном могло дать какой-то ключ к шифру. (В такой же степени и подлинник сообщения Джоунса мог содержать какие-то данные об обстоятельствах его смерти, которые невозможно было увидеть в перефразированной и обезличенной информации, содержавшейся в меморандуме.)

На листе бумаги было двадцать пять строчек примерно по десять буквенных сочетаний в каждой. Проверяя повторяемость букв, я обнаружил,, что буква «К», например, встречается сто тридцать раз и, следовательно, может быть «Е»; буква «Л» — девяносто семь и может быть «Т»; буква «X» — шестьдесят один раз и, возможно, заменяет «А» и т. д.

В окна по-прежнему стучал дождь, начало смеркаться, в машине стало душно, и я выключил печку. Все мои попытки прочесть сообщение пока оказались безуспешными. «Солли, — в отчаянии спрашивал я, — что ты хотел сообщить брату? Чем ты наполнил стеклянный флакон? С хорошей целью или с плохой? Для кого?..»

Стемнело: букв не стало видно. Не желая включать освещение, я вышел из машины, закрыл ее, час бродил по улицам, чтобы размяться и подышать свежим воздухом, а потом вернулся и снова работал часа четыре с половиной, но закончил там, где и начал, то есть не расшифровав ни единого слова. Однако я проделал все же большую работу. Документ был зашифрован одним из шестнадцати тысяч двухсот двадцати известных науке шифров, и мне все еще предстояло установить, каким именно. Я не мог даже думать, чтобы испробовать каждый из них, так как для этого потребовался бы приблизительно двадцать один месяц, если работать без отпуска шесть дней в неделю по восемь часов в день. Несомненно, существовали какие-то другие пути, которые я должен был найти.

В десять часов за шницелем и мозельским вином у меня возникла мысль о доме и постели, хотя я и понимал, что это опасно. Люди «Феникса» могли явиться туда в любое время, но если бы я вообще покинул «Центральную», Октобер был бы встревожен. До поры до времени мне следовало демонстративно делать вид, что я готов к встрече с ним, а дальше уже действовать, исходя из обстановки. Еще день (но не больше) Октоберу следует считать, что все идет в соответствии с разработанным им планом. А уж затем я внесу кое-какие коррективы и поведу дело так, как необходимо в соответствии с моим планом.

Я сидел в дешевом ресторане, и можно было предполагать, что стены уборной здесь окажутся из стареньких досок, а не облицованные плитками. Если бы мое предположение не оправдалось, пришлось бы искать какой-нибудь совсем плохонький бар. Однако все соответствовало моим ожиданиям, и я, сложив документ вчетверо, спрятал его в щель, не сомневаясь, что ночью тут его никто искать не будет. Потом я отправился домой, в гостиницу «Центральная». БМВ я поставил в гараж, ключ от которого взял с собой. После пятиминутной проверки мне стало ясно, что в моем номере нет ни адских машин, ни микрофона и обыск в нем не производился. У меня возникло сильное желание позвонить в «Брюннен-бар», телефон которого я написал Инге на салфетке, но я сдержался. Потом я задремал, и во сне передо мной летал целый рой напечатанных на машинке заглавных букв.

На следующий день в полдень я выехал на машине из гостиницы и примерно через километр посмотрел в зеркальце, ведется ли за мной слежка. Да, действительно, за мной шла машина, на этот раз «таунус М-12» металлически-серого цвета. Она дважды проскочила за мной на желтый свет, причем водитель неоднократно включал и выключал подфарники. Я вновь приехал в тот самый парк, в котором накануне провел вторую половину дня, и опять поставил машину около беседки. Позади меня сейчас же остановился «таунус»; на всякий случай я выскочил из машины до того, как это сделает водитель «таунуса», и принялся ожидать его.

ГЛАВА 17. ХОРЕК

В безлюдном парке, освещенном скудным светом зимнего дня, мы были одни. Он стоял неподвижно, давая возможность внимательно рассмотреть его. Круглое лицо, темно-карие глаза за стеклами очков в самой простой оправе, черная велюровая шляпа.

Я сразу узнал Поля.

— Мне нужно лишь донесение, — сказал я. — С этим могли послать Хенгеля или кого-нибудь еще.

— Мне поручено переговорить с вами. Это следовало сделать еще два дня назад, но вы не доложили, что перебрались в гостиницу «Центральная». Почему за вами нет наблюдения?

Он заметил, что от гостиницы меня никто не сопровождал.

— Я «законсервирован».

— За вами не ведется слежки?

— Филер сидит в баре напротив гостиницы, или, во всяком случае, сидел там вчера. — Меня самого очень беспокоило, что сегодня при выезде из гостиницы я не был взят под наблюдение.

— А мы начинаем беспокоиться за вас, — сообщил он.