Подумать только!..

Вот преинтереснейший вопрос от Гилмутдинова: «Вы предлагаете задавать неприличные вопросы. Один раз задал – вы не ответили. Еще раз: Как вы считаете, чем исламская экспансия в Европу отличается от такой же экспансии христиан в начале Новой Эры? Такие же варвары с Востока разрушили античную цивилизацию, затем построили новую. Почему не предположить, что через несколько веков в Европе наступит такая же жизнь, как в настоящее время?» Уважаемый господин Гилмутдинов, с абсолютным уважением относясь к вам и к вашему вопросу, я хочу вам настоятельно порекомендовать ознакомиться с историей первой половины первого тысячелетия нашей эры в Европе. То есть грубо с 1-го года от Рождества Христова до 500-го, можно до 568 года от Рождества Христова. И тогда вы узнаете, что христианство зародилось не у каких-то варваров, а в лоне античной цивилизации; сначала в провинции Иудея, каковая была частью Римской империи, затем перешло в Рим; затем в Риме пошло в рост, прошло 300 лет и христианство уже было признано государственной религией Восточной Римской империи.

Вот какая история. Вот, что такое христиане. Христианство возникло в лоне античной цивилизации, Римской империи. Ну, Иудея на той стороне Средиземного моря, а Рим уже на этой, это уже Европа. А ребята, которые пришли во время великого переселения народов, к христианству не имели ни малейшего отношения.

Возьмите откройте – Хлодвиг, король фраков Хлодвиг, как его сделали христианином. И тогда вы не будете задавать вопросы, для ответа на которые достаточно, если не охота покупать учебник – XXI век – то просто залезть в Википедию. Всем оно отличается. Если брать нашествие ислама в VII веке, в начале VIII, то есть Калиф Омар, огромное распространение арабов, принявших ислам, сокрушение чуть не до конца Византии, то есть Восточной Римской империи, приход в Иберию, то бишь в будущую Испанию и прочее, – это была абсолютно завоевательная война ислама против христианства. А христианство против НРЗБ не воевало, оно было на своей земле, а потом пассивно защищалась независимо от религии. Так что, понимаете, нужно все-таки как-то этим интересоваться, потому что это безумно интересно.

Ну, и последний вопрос, на который мы ответим, это: «Как вы относитесь к творчеству Конан Дойля?» – спрашивает юноша и нарисован там такой кот, который то ли облизывается, то ли вытирает нос, то ли закусывает своим галстуком-бабочкой. Отвечаю: я глубоко положительно отношусь к творчеству Конан Дойля. В свое время я задался вопросом, немного похожим на вопрос, который ставит Хемингуэй в книге «Праздник, который всегда с тобой». Он говорит, что читал Достоевского, – рекомендую всем запомнить – в переводах Констанс Гарнетт. Звучит Достоевский по-английски несравненно более удобочитаемо, нежели на родном русском языке, как Федор Михайлович и писал. А писал только вначале, а потом чисто диктовал свои романы.

Так вот Хемингуэй спрашивает: «Я никак не мог понять, как человек пишет плохо, так безнадежно плохо и при том производит такое сильнейшее впечатление?» Но Хемингуэй-то был большой стилист. Это отдельный разговор. Ноль-стиль от французской европейской литературы XX века. Это отдельное течение, это тема отдельной лекции. Очень интересно. Все это связано с неопримитивизмом в живописи, и всё это восходит, на самом деле, (где бы мне прочитать такую лекцию? – вообще, в любом месте) всё это восходит к Большому чикагскому пожару. Я сейчас не помню, по-моему, то был 1876-й год, а, может быть, 1873-й – я забыл. И на месте сгоревшего Чикаго стали строить железобетонные здания, вот эти соты. И это здание чикагской электрокомпании – прямоугольные ряды окон, скошенные подоконники – оно стало первым образцом новой урбанистической архитектуры. Оно было предельно простым. Там не было никаких узоров, никаких прямых линий, никаких украшений, ничего не было. Можно сказать, что это был неопримитивизм. Вот с этого Большого чикагского пожара пошел примитивизм везде: сначала в живописи, потому что живопись всегда впереди – образами, а потом – в литературе.